Жук в муравейнике (киносценарий)

Совершенно невозможно было представить, что именно он сейчас вспомнил, какие ассоциации возникли у него в связи с этим именем, но наверняка — самые неприятные. Он даже взсь пошел бурыми пятнами.

— Школьная его подруга? — спросил Максим, чтобы скрыть неловкость.

— Нет, — сказал старик. — То есть она, конечно, училась в нашей школе… Майя Глумова. Потом она стала историком.

У себя в кабинете Максим набрал серию кодов на пульте связи, и на экране появилось полное миловидное лицо знаменитого педиатра и социопсихолога, академика Ядвиги Михайловны Лекановой.

— Ядвига Михайловна, — сказал Максим, — извините, ради бога, что я отрываю вас от работы. Меня зовут Максим Каммерер, я журналист, пишу книгу о вашем бывшем пациенте, о Льве Вячеславовиче Абалкине. Я надеялся, что, может быть, вы что-нибудь расскажете мне…

Ядвига Михайловна прищурилась, вспоминая, и сдвинула соболиные брови.

— Лев Абалкин?» Лева Абалкин… Простите, как вы себя назвали?

— Максим Каммерер.

— Простите, Максим, я не совсем поняла. Вы выступаете от себя лично или как представитель какой-то организации?

— Да как вам сказать… Я, разумеется, договорился с издательством, они там заинтересовались…

— Но вы-то сами — просто журналист или все-таки работаете где-нибудь? Не бывает же такой должности — журналист.

Максим почтительно хихикнул, лихорадочно соображая, как быть.

— Видите ли, Ядвига Михайловна, это довольно трудно сформулировать… Основная профессия у меня… Н-ну, пожалуй, прогрессор… Хотя, когда я начинал работать, такого термина вообще еще не существовало. В недалеком прошлом я — сотрудник КОМКОНа… да и сейчас связан с ним в известном смысле…

— Ушли на вольные хлеба, — сказала Ядвига Михайловна, Она по-прежнему улыбалась, но теперь в ее улыбке не хватало кое-чего очень важного и в то же время весьма обычного — самой обыкновенной доброжелательности.

— Вы знаете, Максим,? — сказала она, — я с удовольствием поговорю с вами о Леве Абалкине, но, с вашего позволения, через некоторое время. Давайте, я вам позвоню… скажем, через час-полтора.

— Ну разумеется, — сказал Максим. — Как вам будет удобно…

— Извините меня, пожалуйста.

— Напротив, это вы должны меня извинить…

Изображение на экране исчезло. Максим рассеянно перебросил несколько листков в папке, лежащей перед ним на столе.

— Надо же, какой странный получился разговор, — подумал он вслух. — Она словно узнала откуда-то, что я все ей вру… Пр-роклятая профессия… Ладно, подождем… А пока поищем Майю Глумову.

Он вызвал информаторий.

…Так. Майя Тойвовна Глумова. Ага… Она на три года моложе нашего Льва… Историческое отделение Сорбонны… Ранняя эпоха первой научно-технической революции… потом — история космических исследований. Сын, Тойво Глумов, одиннадцати лет… А вот о муже она никаких сведений не дала… О чудо! Ныне она у нас сотрудник спецфонда Музея внеземных культур… это же в трех кварталах отсюда, на Площади Звезды!.. И живет неподалеку…

Максим отключил информаторий, откинулся на спинку стула и с удовлетворением потянулся.

Тут в дверь постучали, и через порог шагнул в кабинет Экселенц. Максим поднялся.

— Сядь, — строго сказал Экселенц и сам опустился в кресло для посетителей. Максим поспешно сел. — Дай сюда план работы.

Максим протянул ему листок, Экселенц быстро проглядел текст и сказал:

— Плохо.

— Так уж и плохо, Экселенц…

— Плохо! Наставник умер. А школьные друзья? У тебя их нет ни одного. А где его однокашники по школе прогрессоров?

— К сожалению, Экселенц, у него, по-видимо-му, не было друзей. Во всяком случае — в интернате. А что касается школы прогрессоров…

— Уволь меня от этих рассуждений. Мне не нравится, что ты отвлекаешься. При чем здесь детский врач, например?

— Я стараюсь проверить все.

— У тебя нет времени проверять все. Занимайся архивами, а не беготней…

— Архивами я тоже займусь, — сказал Максим, начиная злиться, — однако побегать мне все равно придется. И я вовсе не считаю, что детский врач — такая уж пустая трата времени.

— Помолчи, — сказал Экселенц и снова углубился в изучение плана. — Кто такая эта Глумова? — спросил он.

— Они вместе учились в интернате. Мне кажется, это у него была детская любовь или что-то в этом роде…

— Ну ладно… — проворчал Экселенц, возвращая листок. — Глумова — это хорошо. Если это была детская любовь, то это шанс… И легенда твоя мне нравится. А все остальное — плохо. Ты поверил, что у него не было друзей. Это неверно. Тристан был его другом, хотя ни в каких папках ты не найдешь об этом ни слова. И никто, кроме меня, тебе об этом не рассказал бы. Ищи! Никому не верь на слово, ищи! А Леканову оставь в покое. Это тебе не нужно.

— Но она же все равно мне позвонит!

— Не позвонит, — произнес Экселенц холодно.

Некоторое время они смотрели друг другу в глаза. Потом Максим проговорил:

— Экселенц. А вам не кажется, что я работал бы гораздо успешнее, если бы знал всю подоплеку?

Экселенц ответил не сразу.

— Не знаю. Полагаю, что нет. Все равно я пока не могу ничего сказать тебе. Да и не хочу.

— Тайна личности? — спросил Максим.

— Да, — сказал Экселенц. — Тайна личности.