Жуки в муравейнике. Братья Стругацкие

Впрочем, Стругацкие есть Стругацкие и все это соседствуют здесь рядом с куда менее лицеприятными явно, избыточными и грубоватыми подробностями вроде «Сусанна с большим пенисом, изображённым во всех анатомических подробностях», «и всё-таки он заблевал мне часть приемной и весь коридор», «девица тоненько рыгнула», «проступил на его поганой морде», «изрыгнуть пошлость», «врезали по мордасам», «плавал в луже собственной блевотины», «сидит на своей постели со шлюхой» и т.д.

К сожалению, принцип повествования в виде чередования отрывков дневников на манер «За миллион лет до конца света» полюбился Стругацким настолько, что они применяют его и здесь с той лишь разницей, что «Отягощенные злом» имеет уже не две как в («Улитка на склоне», «Хромая судьба»), а три, перемежающиеся от главы к главе, сюжетные линии. Первая — дневник астронома, доктора физико-математических наук, Сергея Корнеевича Манохина, вторая — дневник учащегося педагогического лицея XXI века Игоря Мытарина, третья — переработанное по-стругацки Евангелие (моя самая нелюбимая линия, изматывающая своей напыщенной переусложненностью).

«Отягощенные злом» — пожалуй, самая противоречивая книга поздних Стругацких: ее сюжет словно специально запутан и перегружен периферийными деталями, тем временем, как многие диалоги остаются до предала простоватыми, местами повесть невероятно возвышена в художественных оборотах (возможно даже как никакая другая книга авторов), а с другой стороны мы все еще видим огромное количество литературных непристойностей, которых, уж казалось бы столь зрелые во всех смыслах авторы должны были бы сторониться, дабы сохранить свое творческое лицо максимально свежим и благовидным в веках.

В «Отягощенных злом» возвышенное (вроде мыслей о причинах появления Флоры) соседствует с абсолютно мерзким (вроде бесед о спаривании с козами). Религиозно-философские изыскания об истоках христианства и ислама здесь совмещены с обсуждением проблем, актуальных для последних лет уже очевидно гибнущей коммунистической идеи, пафос которой был так силен и заметен в их собственных ранних работах. В итоге, затрагиваемая проблематика оказывается слишком велика и масштабна, чтобы раскрыть ее в рамках подобного не очень большого по размеру произведения. На мой взгляд, в «Граде обреченном» Стругацким удалось раскрыть главную тему намного естественнее, полнее и красочнее.

Спустя несколько лет Борис Стругацкий напишет в «Комментариях к пройденному» следующее: «Это был последний роман АБС, самый сложный, даже, может быть, переусложненный, самый необычный и, наверное, самый непопулярный из всех. Сами-то авторы, впрочем, считали его как раз среди лучших — слишком много душевных сил, размышлений, споров и самых излюбленных идей было в него вложено, чтобы относиться к нему иначе. Здесь и любимейшая, годами лелеемая идея Учителя с большой буквы — впервые мы сделали попытку написать этого человека, так сказать, «вживе» и остались довольны этой попыткой. Здесь старинная, годами лелеемая мечта написать исторический роман — в манере Лиона Фейхтвангера и с позиции человека, никак не желающего поверить в существование объективной и достоверной исторической истины («не так все это было, совсем не так»). Здесь даже попытка осторожного прогноза на ближайшие сорок лет, — пусть даже и обреченного изначально на неуспех, ибо нет ничего сложнее, чем предсказывать, что будет с нами на протяжении одной человеческой жизни (то ли дело строить прогнозы лет на пятьсот вперед, а ещё лучше — на тысячу)».

ПОНРАВИВШИЕСЯ ЦИТАТЫ:

«Человек разумный — это не всегда разумный человек… хомо сапиенс — это возможность думать, но не всегда способность думать…»