Жуков

18 июня по Прибалтийскому особому военному округу был отдан приказ к 18.00 часам 19 июня привести систему ПВО в боевую готовность. Жуков 21 июня командующему ПрибОВО: «Вами без санкции наркома дано приказание по ПВО о введении в действие положения № 2 — это значит провести по Прибалтике затемнение, чем и нанести ущерб промышленности. Такие действия могут проводиться только по решению правительства. Сейчас Ваше распоряжение вызывает различные толки и нервирует общественность. Требую немедленно отменить незаконно отданное распоряжение и дать объяснение для доклада наркому». Уже через несколько часов Жуков дорого бы дал, чтобы этой телеграммы в ПрибОВО не направлялось…

Вечером 21 июня Жукову доложили — немецкий фельдфебель-перебежчик сообщает: 22 июня Германия начнет войну против. СССР. С Тимошенко и генералом Н. Ф. Ватутиным, заместителем Жукова, в Кремль. Первый вопрос Сталина:

— А не подбросили ли немецкие генералы этого перебежчика, чтобы спровоцировать войну?

Тимошенко и Жуков ответили категорическим нет. Дело было не в одном немецком фельдфебеле, его побег к советским пограничникам — последний штрих на фоне общей тревожной картины. Поколебавшись, Сталин наконец утвердил рассылку по приграничным округам предупреждения: 22–23 июня возможно внезапное нападение немцев. Предписывалось за ночь на 22 июня скрытно занять огневые точки укрепленных районов, до рассвета рассредоточить по полевым аэродромам авиацию, все войска привести в боевую готовность. В 00.30 минут передача директивы была закончена. Однако уже перед рассветом 22 июня гитлеровские диверсанты нарушили связь в ряде мест. Получение директивы задержалось, а немало частей так и не узнали о ней.

Сталин ни словом не обмолвился о том, что он как раз в эти часы обговаривал с Берией. На донесении военного атташе при правительстве Виши Суслопарова о том, что Германия нападет на СССР 22 июня, Сталин начертал: «Эта информация является английской провокацией. Разузнайте, кто автор этой провокации, и накажите его». Это развязало руки политическому авантюристу Берии, и он перешел к действиям. На предупреждении о войне Берия 21 июня поставил резолюцию: «В последнее время многие работники поддаются на наглые провокации и сеют панику. Секретных сотрудников «Ястреба», «Кармен», «Верного» за систематическую. дезинформацию стереть в лагерную пыль, как пособников международных провокаторов, желающих поссорить нас с Германией. Остальных строго предупредить».

А Сталину Берия угодливо доложил 21 июня: «Я вновь настаиваю на отзыве и наказании нашего посла в Берлине Деканозова, который по-прежнему бомбардирует меня «дезой» о якобы готовящемся Гитлером нападении на СССР. То же радировал и генерал-майор В. И. Тупиков, военный атташе в Берлине. Этот тупой генерал утверждает, что три группы армий вермахта будут наступать на Москву, Ленинград и Киев, ссылаясь на берлинскую агентуру». При таких умонастроениях в Кремле и на Лубянке усилия Арбатской площади пробудить к реальности высшее советское руководство были обречены на провал.

Как подобает профессиональным военным, командование наших Вооруженных Сил положилось на свои силы. В ночь на 22 июня руководство Наркомата обороны бодрствовало. Телефоны в кабинете Жукова работали непрерывно, поток тревожных донесений нарастал. В 24 часа командующий Киевским округом М. П. Кирпонос доложил еще об одном немецком перебежчике, который заявил: в 4 утра — война. Обстановка разъяснилась вскоре после трех часов утра — немецкая авиация обрушилась на наши аэродромы, посыпались бомбы и на приграничные города. В четыре часа с минутами поступили донесения: под прикрытием ураганного артиллерийского огня немцы переходят советскую границу. Война! Жуков дозвонился до Сталина, потребовал, чтобы его подняли с постели.

Тот страшный день навсегда запал в память Жукова. В 4.30 утра собралось Политбюро, куда он приехал с Тимошенко. Вскоре последовало сообщение: Германия объявила войну. Тягостное молчание. Бледный Сталин задумался. Затянувшуюся паузу прервал резкий голос Жукова: нужно немедленно обрушиться всеми силами на вторгнувшегося врага и задержать его продвижение. Предложение, видимо, показалось недостаточным, раздались реплики: не «задержать», а «уничтожить». Что и приказали войскам. Приказ не отвечал складывавшейся обстановке — войска, еще вчера жившие мирной жизнью, просто не могли тягаться с готовым на все и ко всему агрессором. Что и выяснилось без промедления.

Танковые колонны вермахта уже продвигались в глубь нашей страны. Поднятые по тревоге советские войска с ходу вступали в бой с врагом. Они вводились в действие по частям, пройдя через ад массированных ударов с воздуха. Небо потемнело от германских самолетов, а наша авиация, застигнутая врасплох на аэродромах, понесла тяжкие потери: в первый день войны было уничтожено 1200 самолетов. Это резко осложнило организацию отпора врагу.