К сожалению, вскоре последовавшая отставка не позволила Жукову завершить начатый процесс полной реабилитации бывших военнопленных. До 1990-х годов узники немецких концлагерей будут носить поставленное Мехлисом клеймо предателей.
Хрущёв, ловко перехвативший бразды власти, на первых порах нуждался в такой сильной личности, как Жуков, и потому всячески укреплял позиции и авторитет маршала. Пока не почувствовал опасность.
Рядом с Хрущёвым
«Откровенно говоря, мы боимся Жукова…»
Был в биографии Жукова эпизод, который теперь не могут простить ему многие. Тоцкий полигон.
С 9 по 14 сентября 1954 года в пустынной местности под Оренбургом проводились войсковые учения «в условиях, максимально приближенных к боевым».
Четырнадцатого сентября в 9.30 в полосе действия войск на высоте 350 метров была взорвана атомная бомба мощностью 20 килотонн, сброшенная с самолёта. Войска и командный состав во время вспышки находились в простейших укрытиях на расстоянии от 5 до 11 километров от эпицентра. Жуков в момент взрыва находился там же, на командном пункте, максимально — 11 километров — удалённом от взрыва.
Из «Воспоминаний и размышлений»: «Когда я увидел атомный взрыв, осмотрел местность и технику после взрыва, посмотрел несколько раз киноленту, запечатлевшую до мельчайших подробностей всё, что произошло в результате взрыва атомной бомбы, я пришёл к убеждению, что войну с применением атомного оружия ни при каких обстоятельствах вести не следует… Но мне было ясно и другое: навязанная нам гонка вооружений требовала от нас принять все меры к тому, чтобы срочно ликвидировать отставание наших Вооружённых сил в оснащении ядерным оружием. В условиях постоянного атомного шантажа наша страна не могла чувствовать себя в безопасности».
До сих пор не опубликованы результаты медицинских исследований тех десятков тысяч военнослужащих, подвергшихся воздействию радиации во время тоцких учений в сентябре 1954 года.
Но несостоятельны и упрёки, которые критики Жукова постоянно выбрасывают из рукава во время споров вокруг маршала. Подобные учения с участием живой силы проводились и в США. Буквально год спустя на ядерном полигоне в Неваде американцы взорвали бомбу в подобных же обстоятельствах и с той же целью, что и мы: «Ознакомить войска с возможностями нового оружия и ведением боевых действий в условиях ядерной войны».
В феврале 1955 года Жуков был назначен на пост министра обороны СССР.
Адмирал флота Н. Г. Кузнецов, у которого не сложились отношения с Жуковым, вспоминал о нём с явной антипатией: «Вся накопившаяся к Сталину неприязнь, как распрямившаяся пружина, чувствовалась в эти дни во всём поведении Жукова. Он как бы стремился наверстать потерянное время и славу».
При всей субъективности адмирала во многом он всё же прав. Довольно часто мемуаристы отмечают эту, можно сказать, характерную черту маршала — грубость. Война давно закончилась, ушло время, когда победы и результаты достигались «во что бы то ни стало». А он всё воевал.
Конечно, и в своё время Сталину, и потом Хрущёву хотелось иметь под рукой в войсках этакую универсальную заводную машину, способную решать задачи любой сложности при минимальных потерях и затратах, выполнять самые дерзкие приказы, ошеломляя противника и изумляя союзников и весь мир, но при этом — и иметь возможность выключить эту машину в любой момент, когда необходимость в ней отпадёт.
Жуков решал, ошеломлял и изумлял, но отключить его было невозможно. Даже Сталин поступить с ним так же, как поступил с маршалом Новиковым и многими генералами, не осмелился. Обвинял в бонапартизме, понижал в должностях, ссылал, изымал трофеи, позорил, унижал требованием объяснений по поводу показаний его адъютантов, зачастую абсурдных, но в руки следователей МГБ так и не отдал.
Хрущёву Жуков был нужен для того, чтобы утвердиться на высшей ступени иерархической пирамиды власти Советского государства. Но Никита Сергеевич не учёл главного: личность такого масштаба, как Жуков, обладающая огромной волей и твёрдым характером, не могла играть роль слуги. Любопытное наблюдение оставил в своих мемуарах член американской делегации на советско-американских переговорах в Женеве в июле 1955 года Чарлз Болен: «Советы захватили с собой старого солдата Жукова, очевидно, в качестве дружеского жеста по отношению к Эйзенхауэру. Жуков был большевик, неуклонно следующий партийной линии, но в первую очередь он был русским патриотом. Он верил в независимость армии, и одной из причин его конечного падения стала попытка упразднить систему политических комиссаров. Свойственная ему чистота помыслов резко контрастировала с неискренностью других большевистских вождей. Он проявлял толерантность и даже уважение по отношению к Соединённым Штатам, и я не сомневался, что его привязанность к генералу Эйзенхауэру искренняя, а не вызванная преходящими обстоятельствами».