Читаем Жуков. Маршал на белом коне полностью

Но Жуков и сам знал многое. И всё прощал землякам. Забитым, затурканным властью и нищетой… Когда приезжал на родину, кабинеты местных партийных и советских руководителей словно вымирали. Правда, когда книга вышла, всё изменилось. Она всколыхнула любовь и интерес к Маршалу Победы не только в стране, но и во всём мире. Власть не могла не считаться с этим. Опала, все запреты и ограничения, которыми власть опутывала самого славного из своих полководцев, исчезли, как нелепый морок.

Книга шла к читателю долго — три года. Полосу заграждения для неё выстроили довольно искусную. Одним из непременных условий специальной комиссии было обязательное редактирование рукописи военным историком. Это называлось спецредактированием. Долго не могли найти такого человека. Все, к кому обращалось издательство, отказывались сразу, как только узнавали, на чью рукопись их приглашают. Боялись за свои генеральские, полковничьи и подполковничьи погоны, за кандидатские и докторские звания. Жуков, видя, что сроки необъяснимо затягиваются, злился. Здоровье уходило. Летом 1967 года он перенёс повторный инфаркт. Как и первый, он прошёл без осложнений. Сильный организм и воля помогли быстро вернуться к полноценной жизни.

На пути к типографии рукопись потеряла более ста страниц. Купюры, конечно же, компенсировались новыми вставками и «доводками». Но количество не всегда переходит в качество. Жуков вынужден был что-то уступать, идти на компромисс. Иначе свою книгу он так и не увидел бы изданной при жизни.

Анна Миркина вспоминала, что иногда ему привозили какие-то возражения или предложения по изменениям в тексте. Жуков внимательно вчитывался в поправки и говорил: «Хорошо, я подумаю». Когда на следующий день она приезжала на дачу, Жуков встречал её в кабинете с вчерашним листом в руках и, не здороваясь, издали бросал: «Нет!»

В январе 1968 года он перенёс тяжелейший инсульт с поражением органов движения, речи, воспалением тройничного нерва. Последний недуг, воспаление, мучил его до конца жизни. Речь вернулась скоро. Память тоже. Но ходить самостоятельно долго не мог.

Лечил Жукова академик Е. И. Чазов. Из Японии был приглашён крупный специалист по иглоукалыванию. Теперь дни и ночи были подчинены спасению жизни. А он продолжал думать о рукописи, всё ещё незавершённой.

Летом Жуков поправлял здоровье и отдыхал в «Барвихе». А издательству необходимо было срочно завизировать в ЦК несколько глав. Изувеченные цензорами главы принесли маршалу. Он внёс правку и передал редактору.

Мемуары Жукова теперь читал Л. И. Брежнев. Они ему понравились. Брежнев мгновенно понял, что это будет книга колоссальной популярности.

В издательство позвонили, сообщили, что всё хорошо, но необходим ещё один, последний штрих, который решит всё: автор должен упомянуть в книге начальника политотдела 18-й армии полковника Л. И. Брежнева…

«Доводчики» тоже были в ужасе. Как? С какой стати здесь Брежнев? Они и не встречались на фронте… Но кто-то из редакторов среди копий архивных документов нашёл упоминание о том, что 18 апреля 1943 года маршал Жуков вместе с наркомом ВМФ Н. Г. Кузнецовым, командующим ВВС А. А. Новиковым и представителем Генштаба генералом С. М. Штеменко прибыл в штаб 18-й армии генерала К. Н. Леселидзе, «чтобы на месте изучить обстановку перед готовящейся операцией». Тут же подготовили вариант правки. Дописали всего три строки — о том, что, мол, маршал приехал посоветоваться с начальником политотдела 18-й армии…

«Поправку» повёз Жукову исполнительный и безотказный Иван Прядухин. Анна Миркина ехать к Жукову и согласовывать новую поправку вначале наотрез отказалась. Ночью ей позвонил Вадим Комолов и приказал немедленно отправиться в Сосновку и привезти согласованную поправку, так как «завтра утром САМ будет лично смотреть рукопись…». Бедная Миркина не знала, что ей делать. Машина за ней уже была выслана. Делать нечего, позвонила в Сосновку. Трубку сняла Галина Александровна.

«Вхожу в дом, — вспоминала Анна Миркина. — Георгий Константинович, как обычно, сидит в своём кресле в синем домашнем сюртуке, застёгнутом на все пуговицы, перед ним — рукопись, открытая на пресловутой странице с приколотой скрепками вставкой.

Длительное молчание.

— Георгий Константинович! Нет выхода. Они ни за что не пропустят книгу без этой вставки!

Галина Александровна горячо меня поддерживает:

— Георгий, ты подумай, такой труд затрачен! Всё это для истории, для будущих поколений, чтобы знали правду о войне!

Маршал ничего не отвечает. Долго молчит. Потом молча берёт фломастер.

— Умный поймёт! — с раздражением произносит он и подписывает вёрстку.

Стараясь не смотреть ему в глаза, низко опустив голову, забираю рукопись и вместе с Галиной Александровной выхожу в прихожую».

В 12.00 следующего дня в кабинете директора издательства АПН раздался звонок. Звонили из ЦК: Леонид Ильич прочитал рукопись, она ему понравилась, можете запускать в производство, советским людям, особенно ветеранам войны и молодёжи, книга эта очень нужна…

Первый тираж — 100 тысяч экземпляров — отпечатала типография «Правда».

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

10 гениев, изменивших мир
10 гениев, изменивших мир

Эта книга посвящена людям, не только опередившим время, но и сумевшим своими достижениями в науке или общественной мысли оказать влияние на жизнь и мировоззрение целых поколений. Невозможно рассказать обо всех тех, благодаря кому радикально изменился мир (или наше представление о нем), речь пойдет о десяти гениальных ученых и философах, заставивших цивилизацию развиваться по новому, порой неожиданному пути. Их имена – Декарт, Дарвин, Маркс, Ницше, Фрейд, Циолковский, Морган, Склодовская-Кюри, Винер, Ферми. Их объединяли безграничная преданность своему делу, нестандартный взгляд на вещи, огромная трудоспособность. О том, как сложилась жизнь этих удивительных людей, как формировались их идеи, вы узнаете из книги, которую держите в руках, и наверняка согласитесь с утверждением Вольтера: «Почти никогда не делалось ничего великого в мире без участия гениев».

Александр Владимирович Фомин , Александр Фомин , Елена Алексеевна Кочемировская , Елена Кочемировская

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное