Жуков. Портрет на фоне эпохи

Одновременное падение Калинина и Калуги вызвало в Кремле панику. Вечером 13 октября в 78 вагонах в Куйбышев был эвакуирован Большой театр, включая костюмы, кресла и декорации. 16-го советское правительство и дипломатический корпус покинули город во исполнение постановления ГКО, изданного накануне. В 18:20 с Казанского вокзала ушли первые поезда на Куйбышев – «временную столицу Советского государства», расположенную на Волге, в 900 км от Москвы. Эшелоны следовали один за другим с интервалом в двадцать минут. Одним из первых уехал глава Коминтерна Димитров вместе с Морисом Торезом, которого он случайно встретил незадолго до отбытия. «Все ждали, что немцы непременно возьмут Москву»,  – записал он в своем дневнике[484]. А у самого Жукова возникали сомнения в том, что Москву удастся удержать? Его дочь Элла много лет спустя скажет: «Отец никогда и никому – даже членам семьи и ближайшим сотрудникам – не давал ни малейшего намека, что сомневался в возможности сохранить Москву. Но в глубине души он не был уверен в том, что город можно удержать. Однажды, уже после войны, он мне это сказал. Но в то время он никому бы этого не сказал»[485].

16 октября, когда в «Красной звезде» появился заголовок «Угроза нависла над Москвой и всей страной», в столице началось настоящее безумие. Прошел слух: Сталин уехал из Москвы. На окраинах слышна была орудийная стрельба. Во всех госучреждениях сжигали массу документации. Метро остановилось. Милиция исчезла, власть испарилась; самыми яркими признаками надвигающегося конца стали прекращение работы радио и невыход «Правды». Начальство удрало первым. Второй секретарь Московского горкома партии Попов вспоминал: «Я поехал в Московский комитет партии. Там было безлюдно. Навстречу мне шла в слезах буфетчица Оля. Я спросил ее, где люди. Она ответила, что все уехали. Я вошел в кабинет Щербакова и задал ему вопрос, почему нет работников на своих местах. Он ответил, что надо было спасать актив. Людей отвезли в Горький. Я поразился такому ответу и спросил: а кто же будет защищать Москву? Мы стояли друг против друга – разные люди, с разными взглядами. В тот момент я понял, что Щербаков был трусливым по характеру»[486]. Секретная справка горкома партии сообщала: «Из 438 предприятий, учреждений и организаций сбежало 779 руководящих работников. Бегство отдельных руководителей предприятий и учреждений сопровождалось крупным хищением материальных ценностей и разбазариванием имущества. Было похищено наличными деньгами за эти дни 1 484 000 рублей, а ценностей и имущества на сумму 1 051 000 рублей. Угнано сотни легковых и грузовых автомобилей»[487]. Профессор-литературовед Леонид Тимофеев записал в своем дневнике 17 октября: «Директор изд[ательст]ва „Искусство“ с револьвером отнял у кассира 70 тыс., разделил с замами и убежал. Где-то убежал директор кожевенного завода, после чего рабочие уже сами растащили кожи»[488].

Бегство руководителей-коммунистов спровоцировало исход сотен тысяч жителей на восток, с использованием всех возможных транспортных средств. Бандиты отнимали у беженцев сколько-нибудь ценные вещи, грабили магазины, напали на британское посольство, оставленное персоналом. Массовые пьянки, крики «Бей жидов!» напоминали сцены, происходившие в начале Первой мировой войны. Из окон Московского университета на улицы выбрасывали бюсты Ленина и портреты Сталина. Пламя костров, пожиравших тома их произведений, поднималось на сотни метров вверх. В составленной позже секретной справке отмечалось: «Выявлен 1551 случай уничтожения коммунистами своих партийных документов». Многие заводы забастовали, рабочие требовали выдачи зарплаты, препятствовали закладке взрывчатки, предназначенной для уничтожения предприятий. Микояну пришлось ехать на Автозавод имени Сталина и объяснять собравшимся на митинг 6000 рабочих, что вождь в Кремле и никуда уезжать не собирается. Встревоженный распространяющимися слухами, Жуков, перебравшийся со штабом в Перхушково, послал своего охранника Бедова и водителя Бучина узнать, что происходит в столице. Бучин рассказывает, что в кремлевских воротах «Бедов… вышел из машины, пошептался с какими-то чекистами, все с озабоченными и жутко таинственными физиономиями»[489]. Можно поспорить, что Жуков поручил Бедову проверить, по-прежнему Сталин находится в Москве…

В это же самое время тысячи молодых людей добровольно и часто с энтузиазмом записывались в ополчение. Их сразу же направляли на Можайскую линию. В числе этих добровольцев находился философ Григорий Померанц. «У нас не было ничего, кроме канадских винтовок с 20 патронами, которые через три дня заменили французскими – в них было целых 120 патронов»[490]. Несмотря на готовность к самопожертвованию, это были очень слабые в военном отношении соединения.