Жуков. Портрет на фоне эпохи

На новом заседании, состоявшемся 30 октября, удалось добиться единогласного решения членов Президиума. Жуков, неожиданно выступивший перед своими коллегами в качестве миротворца, отстаивал необходимость вывода войск и заявил, что это «для нас в военно-политическом отношении – урок». Ему не нравилась перспектива возложить на армию полицейские функции. «Антисоветские настроения широки. Вывести войска из Будапешта, если потребуется – вывести из Венгрии. Для нас в военно-политическом отношении – урок. О войсках в ГДР и в Польше вопрос более серьезный. Обсудить на Консультативном Совете [Организации Варшавского договора]. Упорствовать дальше [удерживать Будапешт] – неизвестно, к чему это приведет»[817]. Он предложил коллегам выразить их симпатии венгерскому народу и обратиться с призывом о прекращении кровопролития. В действительности советское руководство, соглашаясь на вывод войск из Будапешта, осуществленный в полном порядке 30 и 31 октября, лишь стремилось выиграть время. Оно надеялось, что общее успокоение внесет важная декларация, опубликованная во второй половине дня. В ней советское правительство признавало, что было «допущено много крупных ошибок и тяжких нарушений законности», и обещало, что в будущем отношения СССР с другими социалистическими странами будут строиться «на принципах полного равноправия, уважения территориальной целостности, государственной независимости и суверенитета, невмешательства во внутренние дела друг друга». Было даже дано обещание – что дал понять Жуков на заседании Президиума – пересмотреть основы советского военного присутствия в странах Варшавского договора (исключая ГДР). Этот текст, опубликованный в «Правде» 31 октября, произвел в мире сенсацию. Но Жуков не собирался ослаблять бдительность: он сосредоточил десантников в аэропорту Веспрема, в 90 км западнее Будапешта, откуда только что были выведены советские войска.

Но, какими бы эффектными ни были советские уступки, они запоздали. Микоян и Суслов сообщили, что восставшие радикализуются, а Надь идет у них на поводу. В начале вечера стало известно, что толпа штурмом взяла здание Будапештского горкома Венгерской партии трудящихся и линчевала нескольких коммунистов и обезоруженных сотрудников госбезопасности. На сторону восставших перешли экипажи трех танков венгерской армии со своими машинами, что предвещало другие подобные переходы. На следующий день членам Президиума был показан фильм со сценами расправ. Наконец Надь заявил Микояну, что желает обсудить с ним вопрос выхода его страны из Варшавского договора и положить конец всевластию коммунистов, восстановив многопартийную систему. На следующее утро в Москве стало известно об израильско-франкобританской агрессии против насеровского Египта, ближайшего союзника СССР в арабском мире. Кризис достиг наивысшей точки.

Неудивительно, что 31 октября, на новом заседании, Президиум полностью переменил свою вчерашнюю позицию. Надь стал предателем, который, по словам Жукова, «ведет двойную игру». Боясь показаться «слабым в глазах империалистов», советское руководство – и Жуков в том числе – решило во что бы то ни стало покончить с восстанием. Членов Президиума напугал призрак крушения всей социалистической системы: на протяжении недели в Румынии, Чехословакии и даже в Советском Союзе шли волнения, главным образом студенческие.

31 октября Президиум ЦК поручил Жукову «разработать соответствующий план мероприятий, связанных с событиями в Венгрии»[818]. Командующим войсками, прибывавшими из СССР, Жуков назначил Конева. Тот отправил из Будапешта Президиуму доклад, одобренный Жуковым:

«Будапешт находится во власти повстанцев.

Анархия разлита, реакция торжествует. Решение: оккупация».

Жуков поддержал его, отвергнув новое выступление Микояна в защиту Надя и выжидательную тактику: «Действия должны быть решительными. Изъять всю дрянь. Обезоружить контрреволюцию»[819]. Хронология подсказывает, что позиция Жукова изменилась одновременно из-за ускорения перехода частей венгерской армии на сторону восставших[820] и западной агрессии против Египта. Возможно также, что на него повлияли донесения КГБ о «концентрации военно-транспортных самолетов на венских аэродромах» [чего на самом деле не было][821]. Впервые после смерти Сталина в воздухе запахло войной.