Комиссия при Президенте Российской Федерации по реабилитации жертв политических репрессий констатировала, что для подтверждения столь чудовищных обвинений на партийном пленуме не было приведено каких-либо убедительных фактов. Итоговое постановление пленума с обличающими формулировками принималось в отсутствие Жукова. Наиболее тяжкие обвинения и резолютивная часть постановления не были опубликованы. В советской печати появились лишь те формулировки, где маршал обвинялся в линии на ликвидацию партийного контроля над армией и флотом.
Изучение документов и материалов об обвинениях против маршала Г. К. Жукова, по мнению комиссии, подтверждает необходимость осуждения обществом и государством любых форм политических репрессий как противоречащих основным правам и свободам человека и гражданина, дальнейшего раскрытия правды о трагическом прошлом советского общества.
…Отставка потрясла Жукова, так как военная служба составляла для него весь смысл жизни. Позднее он рассказывал К. М. Симонову: «Есть в жизни вещи, которые невозможно забывать. Человек просто-напросто не в состоянии их забыть, но помнить их можно по-разному. Есть три разных памяти. Можно не забывать зла. Это одно. Можно не забывать опыта. Это другое. Можно не забывать прошлого, думая о будущем. Это третье.
Мне пришлось пережить в своей жизни три тяжелых момента. Если говорить о третьем из них, то тут в чем-то, очевидно, виноват и я — нет дыма без огня. Но пережить это было нелегко…» {696}
Пережив трагедию осени 57-го г., Жуков сохранил себя для истории.
Могло случиться и забвение.
Оно могло произойти потому, что Жуков больше не нужен был власти, в природе которой со своей прямотой и честностью Георгий Константинович, скорее всего, так до конца и не разобрался. Его делом было просто воевать и служить своей Родине.
Забвение могло случиться и в результате начинавшегося «передела» личных военных заслуг и беззастенчивого искажения истории Великой Отечественной войны.
Оно не произошло. Прежде всего, обладая недюжинными волевыми качествами, Георгий Константинович смог помочь себе сам. В одной из бесед с Константином Симоновым он вспоминал:
«Когда меня в пятьдесят седьмом году вывели из состава Президиума ЦК и из ЦК и я вернулся после этого домой, я твердо решил не потерять себя, не сломаться, не раскиснуть, не утратить силы воли, как бы ни было тяжело.
Что мне помогло? Я поступил так. Вернувшись, принял снотворное. Проспал несколько часов. Поднялся. Поел. Принял снотворное. Опять заснул. Снова проснулся, снова принял снотворное, снова заснул… Так продолжалось пятнадцать суток, которые я проспал с короткими перерывами. И я как-то пережил все то, что мучило меня, что сидело в памяти. Все то, о чем бы я думал, с чем внутренне спорил бы, что переживал бы в бодрствующем состоянии, все это я пережил, видимо, во сне. Спорил, и доказывал, и огорчался — все во сне. А потом, когда прошли эти пятнадцать суток, поехал на рыбалку. И лишь после этого написал в ЦК, попросил разрешения уехать лечиться на курорт. Так я пережил этот тяжелый момент» {697}.
В обстановке общественной изоляции и негласного надзора, в которой оказался Жуков, помогли ему выдержать тяжкое давление сфабрикованных политических обвинений наиболее близкие друзья и соратники: маршалы А. М. Василевский, И. Х. Баграмян, С. И. Руденко, генералы Н. А. Антипенко, И. И. Федюнинский, А. П. Белобородов. Они не отвернулись и продолжали по-прежнему общаться с ним, но контакты эти на первых порах были ограничены. Так, зная о слежке, Жуков поддерживал общение с Василевским только по телефону или через его сына, дабы не дать повода «каким-нибудь фантазерам» подумать, что два маршала затевают заговор. Пожалуй, чаще всего в доме Георгия Константиновича бывал Антипенко с женой: помогал в решении хозяйственных вопросов, сопровождал в поездках в санаторий, принимал деятельное участие в проведении семейных торжеств.
«Первое время отец надеялся, что не останется не у дел, — вспоминает Элла Георгиевна. — Ведь ему было чуть за шестьдесят, он сохранил силы и здоровье, стремление использовать свой колоссальный опыт для военного строительства. Однажды, вернувшись домой из института, я увидела отца в столовой. Он сидел в кресле у окна, держа в руках какой-то листок бумаги, и был явно удручен. На мой вопрос: „Пап, что случилось?“ — он ответил, что уже не первый раз пишет на имя Хрущева просьбу предоставить любую работу. Готов командовать округом, готов возглавить военную академию, стать, наконец, рядовым преподавателем. И вот получил очередной отказ: „В настоящее время предоставить вам работу представляется нецелесообразным“, — зачитал он строчку из письма, еще более помрачнев».
Слежка за Жуковым велась постоянно. 7 сентября 1959 г. председатель КГБ А. Н. Шелепин доносит Хрущеву:
«19 августа сего года по случаю смерти генерал-лейтенанта Крюкова жена последнего, известная певица