Мордасов удалился, оставив народ в тревожном недоумении. Туз не догадывался, какова его участь и никто этого не знал; из вспомогательных пространств вплыла Настурция, шторка облепила ее бедра и все увидели — у приемщицы отменная фигура. Притыка притянула две кофты, обнаружила дырочку под мышкой у одной и без слов отшвырнула шалой от смущения сдатчице, вторую кофту поновей сгребла под прилавок, оформила бумажки и поглаживая футляр паркера, торчавшего из кармана, мечтательно прошелестела:
— Следующий!
Крупняков царил в четырехкомнатном антикварном райке, на кожаном пуфе у его ног горбился купец из Литвы на машину Шпындро. После визита Натальи Крупняков развил бурную деятельность, убедив себя, что Шпындро вскоре двинут в зону загнивания, а раз так, рвать с четой глупость несусветная. Крупняков уже выложил все резоны: машина отличная, ни разу не битая, шестерка с родным движком, хозяин попался нежнейший, как и подобает человеку, выезжающему за границу — ах не говорил? — так у него в машине, знаете там всякие штуки-дрюки, елочки для запаха, будто вы в сандаловой роще прохлаждаетесь, и спираль, чтоб заднее стекло не запотевало и прочие наклейки и вроде бы мелочи, расцвечивающие скудость жизни и, конечно, вся эта дребедень перейдет по наследству счастливчику, купившему машину; посему Крупняков даже не может уяснить себе, отчего вместо решительного да! да! — наталкивается на размышления, прикидки и даже опаску; и уж совсем последнее дело считать, что Крупняков выкраивает свой интерес, он живет другим — большим искусством можно сказать, а помогает в купле-продаже по-дружески, давно усвоив, что творить ближнему добро наисладчайшая обязанность человека.
Крупняков окутывался клубами аристократического дыма и время от времени упоминал всуе величественные, отдающие тайным могуществом фамилии, такие и камень безгласый, безокий и тот заставят краснеть и смущенно бормотать. Купец вымаливал номер телефона Натальи. Крупняков отказывал. Люди — выездные, им надо с осторожностью жить, репутация — весь их товар, уверял он, понимая, что допусти он прямой контакт продавца и покупателя, и его навар рассосется, как вот этот трубочный дым под дуновением из распахнутого окна.
Телефон заплясал на инкрустированном столике с эмалевыми медальонами на ножках. Крупняков поднял трубку — звонили из прачечной — отцедил пару слов, тускнея глазом. Купцу повинился, что доложилась хозяйка машины, известила, что нашла желающего. Купец взмок и стал походить на родного брата херувима с медальона на гнутой ножке, что блестела ближе к толстому колену Крупнякова. Крупняков натурально утерял интерес к купцу и начал ощутимо тяготиться чужим присутствием. Купец елозил на пуфике, не отрывая зада от нагретой кожи, с тем же опасением, что Ахилес не отрывал пяту от земли. Крупняков отбросил вальяжность, как стоптанные донельзя тапки, брезгливо и не раздумывая, натянул маску суетливой деловитости. Купец прел, пригвожденный дурным известием, излившимся из телефонной трубки и корил себя за несговорчивость.
Крупняков выложил козырного туза:
— До следующего раза, любезный… как говорится с моим удовольствием и…
Не подняться после таких слов даже мертвый не отважился бы. Купец закряхтел и, прикрывая ладонями зад, будто и впрямь верил, что только с тыла его и можно взять живьем, распрямился в немалый рост. Засборенная кожа пуфа разгладилась.
Крупняков тысячи раз видывал это выражение согласия мелькнувшее в глазах купца. Лопнул гусар, диагностировал Крупняков и представил, как смачно опишет торги Наталье, весело смеясь и не забыв присовокупить: «Чаю, зараза, выхлебал ведро — все мои запасы. Липтонок, жасминовый! Так что уж компенсируй потерю, амортизацией подмогни».
— Согласен, — выдавил купец и ему сразу полегчало, лицо просветлело, и подрагивание губ прекратилось.
Крупняков безразлично пожал плечами, мол, поезд ушел, мил человек, посмотрел в окно на город, окутанный вечером — вид и впрямь редкостно умиротворяющий, прошелестел философично:
— Красотища!
— Что? — Купец попытался опуститься на пуф, но Крупняков острым взглядом пресек посадку.
— Красотища, говорю.
— В смысле машины? — Купец стоял неловко, будто ему мешали все конечности одновременно, к тому же дело усугублялось пониманием своей полной ненужности в этой почти по дворцовому обставленной квартире.
— В смысле вида за окном. — Крупняков завис над подоконником, высунулся, согнулся пополам, будто хотел вобрать в себя весь этот расчудесный вид по капельке, выпить без остатка и, так и стоя спиной к посетителю, внятно произнес:
— У меня дела… прошу извинить…