Жулье. Золото красных. Выездной

Шпындро всегда про себя думал, что за существо такое Калым? Чем жив и каков его дом? И что в нем есть-имеется? И каковы мечты Калыма? И еще, какая женщина рядом с ним? И как она встречает его в его разъедающем глаза треухе? И вдруг тот же треух на стриженной по записи к золотым рукам голове Шпындро; хуже того — после определенно наплевательского сгребания снега Калым волен, как птица, а Шпындро сутки за сутками окажется в чужой власти и сколько этих суток ему предназначено? Четыре года или больше, или меньше? Он дал себе четыре года и, чтобы успокоиться, попробовал перемножить число суток года на четыре, не получилось; возникло давящее ощущение — много, бездонно много и уныло; и не из-за потакания корысти, не за сбор денег и златообразующих субстанций он садится, а за гибель Филина, которому и так, судя по серости лика, немного оставалось и никто бы не скорбел о его уходе в царство теней, но поскольку под локоток при наиважнейшем переходе Филина — не с работы на работу, заметьте, — его поддерживал Шпындро, то и сидеть выпадало ему.

Ах, Филин, Филин! Зачем же ты так? Ехали-то еле-еле да и грузовик с большей яростью обрушился на пионера Гришу, значит, не судьба Шпындро отправляться в театрально промытую страну, заказано проводить вечера за телевизором, поедая ненавистные продукты и прикидывая, чем угодить жене посла, а чем прямого начальника, расставляя силки нелюбимым коллегам, а любимых почти не водилось, силками приходилось обзаводиться в изобилии.

Там! Там!

Наивные думают, курорт! По незнанию, жестокий спорт с силовой борьбой — и все же не сравнить с морозным утром, с угрюмыми соснами, зажимающими просеку, по которой бредет Шпындро в треухе, а в Москве все течет, будто не было Шпындро никогда в жизни, а Кругов уютно обустроился в далеком далеке и губы его, касающиеся ободка бокала трогает мудрая усмешка и все уверены — Кругов умен и тонок и чувствует ситуацию, как никто, а Кругов в этот миг просто-напросто отчетливо видит Шпындро в треухе, бредущего по заполярной просеке; никогда никто не представит, что этот же человек на приемах в умопомрачительных костюмах, если его не терзал очередной приступ прикидывания серой мышкой, вышагивал по навощеному паркету прошлого столетия и отблеск пламени настоящих свечей — не пальчиковых канделябров плавал в его глазах.

Ах, Филин, Филин! И еще: Наталья получит долгожданную свободу, она и сейчас не обременяла себя условностями, а так… бог ты мой, блудница, да еще в роли мученицы. Шпындро представил, как жена пакует ему посылки, а приедет ли она к нему? Говорят, там есть гостиницы или наподобие, где муж с женой могут уединиться на денек-другой: Шпындро в своем треухе встречает жену, вряд ли сподобившуюся щадить его и потому, как всегда, разодетую, делает шаг навстречу, и другой шаг, и третий, и она знает не по догадке, а на все сто, что у него полгода, а может и год, никого не было, и оскорбительная жалость ее плотского участия щиплет веки заключенного, а когда все кончится, он снова напялит треух и вернется к себе в мир просеки и сосен, а она укатит в Москву до следующего раза, а может следующего и не будет вовсе, если вдова поневоле подыщет себе пару и к его возвращению уж может с другим мужем ринется за кордон докапливать ненакопимое; а когда освободят, путь ему один — прорабом на стройку или электриком, да он уж и не починит ничего; перегори пробки, приходилось вызывать домуправовских, а если повезет, определится бумажным инженером, специалистом по профилю, листай да подшивай в одной из многочисленных контор.

Думал ли так Шпындро или нет, никто не знает, во всяком случае мог думать, так как сидел тихо, боясь и тронуть Филина и взглянуть на него.

Колодец оснований для переживаний не имел ни малейших.

Человек на заднем сиденье! Отличная роль.

У Колодца сверкнуло в голове, что лучшего в жизни не пожелаешь: завидное амплуа — человек на заднем сиденье при полном удобстве, и случись что — ни в ответе, и опасность невелика, особенно, если упрятаться за спину водителя. Вот к чему стоит стремиться, не афишируя, конечно, как все важное в жизни, вот оно место вожделенное — человек на заднем сиденье.

По натуре деятельный Колодец не усидел, дернул руку, толкнул дверцу, и вывалился на площадь как раз в миг, когда Настурция подлетела к машине.

Настурция бросилась на шею Колодцу, и испятнала щеки, и шею, и подбородок пахучими помадными поцелуями.

— Ты че? — Колодец, впервые зацелованный Притыкой, ошалел и от столкновения и от проявления бурного участия. Что-то в этом есть… когда тебя так… искренне, без подтасовки, от нутра и Колодец постановил, что ближайший флакон духов оплатит Настурции; не датный — к Новому году там или дню рождения, или восьмомартовский, а внеочередной, от сердца.

Дежурно он ее промазывал, чтоб язык на привязи держала, но за порыв расплата особая.