Жулик: грабеж средь бела дня

В этом Эдуард Иванович Голенков убедился на собственной шкуре. Промаявшись полтора месяца в тюремной больнице, он был препровожден в тот самый следственный изолятор, куда в свое время пачками отправлял подследственных. Менту-«повторнику» была не положена спецкамера для подследственных сотрудников МВД, и уже через полчаса бывший оперативник Угро пополнил ряды «опущенных», заняв подобающее ему место под шконками у параши, именуемое здесь «вокзалом». Мир бывшего подпольного миллионера сузился до размеров маленькой смрадной камеры, населенной исключительно убийцами, бандитами, хулиганами, угонщиками и крадунами. И мир этот был ужасен… В свои тридцать девять лет Голенков даже не подозревал, сколь богатой может оказаться уголовная мысль, если речь идет о наказании бывших сотрудников МВД.

На допросах он слезно просил, чтобы его перевели в «ментовский блок», обещая подписать все, что угодно.

Впрочем, признательные показания в убийстве Коробейника, Наташи и Зацаренного он дал почти сразу. Конечно, портмоне с «пальчиками» и семейной фотографией Жулика были замечательной уликой против профессионального афериста. Однако «макаров», из которого был застрелен Цаца, перевешивал и фотографию, и даже «пальчики». Пистолет этот, изъятый из рук бывшего мусора во время задержания, был подвергнут трассологической экспертизе, которая и показала идентичность этого оружия и ствола, от которого принял смерть директор «Находки». Пистолет, как потом оказалось, стал не единственной уликой: в руки ментов попал и мобильный телефон Жулика, в котором был зафиксирован тот самый памятный разговор…

Бывший опер профессионально оценил ситуацию, и костяшки его шансов с треском слетели со счетов. «Вышак» с автоматической заменой на пожизненное заключение шел по-любому. Но ведь уркаганы могли сильно сократить этот срок еще до суда… Чистосердечное признание виделось арестанту единственно верным выходом. Неизвестно, чем бы закончилось пребывание Эдика в общей «хате», если бы в судьбу его не вмешался Александр Андреевич Точилин, старший следователь Генпрокуратуры по особо важным делам. Получив все интересующие его данные о подпольном монетном дворе, он распорядился перевести Голенкова в одиночную камеру.

Высокопоставленный сотрудник Генпрокуратуры лучился счастьем. Ведь далеко не каждый следователь, даже по особо важным делам, способен в одночасье раскрыть столь масштабное дело! Глядя, как этот «важняк» сыплет цифрами, датами и фактами, городской прокурор лишь удивленно качал головой: и что это за сверхчеловеки работают в Генеральной прокуратуре, и откуда у них такая невероятная проницательность! Как и следовало ожидать, после производства уголовного дела и передачи его в суд Александр Андреевич немедленно получил повышение, став ни много ни мало прокурорским генералом.

Круглолицая вьетнамка Хьен и ее братья по расе стали главными фигурантами этого дела. Следствию удалось доказать, что злополучная вилла в Ницце и номерной счет в «Лионском кредите» имеют самое непосредственное отношение к вдове Нгуена Ван Хюэ.

Конечно, вьетнамцы вполне могли бы выкрутиться и на этот раз, если бы не Кадр: блатному «канале» тоже хотелось скостить себе срок чистосердечным признанием. «Все люди равны перед законом и имеют право на равную защиту закона без любой дискриминации!» – цитировал он на следствии любимый правозащитный документ. – А то что же это получается: я опять на зону пойду, а эти узкоглазые на свободе останутся?!. Везде русского человека эти азиаты обижают!..

Лида Ермошина, проходившая по делу в качестве свидетельницы, красноречиво опровергала слова Кадра. Родитель новорожденной, познав все счастье отцовства, неожиданно признал ребенка своим. В ментуру, прокуратуру и суд Лида приходила исключительно в обществе толстого Кима, шеф-повара ресторана «Золотой дракон»… Любовь к детям, подсознательно заложенная в каждом корейце, перевесила в Киме даже презрение к позорному ремеслу малолетки, до недавнего времени бывшему постоянным источником ее существования. Ким не обидел ее ни разу, так что Мандавошка не имела никаких оснований жаловаться на расовую дискриминацию. И лишь традиционная корейская кухня была единственным, к чему она так и не смогла себя приучить: страстная любовь корейцев к собачьему мясу внушала Ермошиной отвращение… Обнаружив на кухне «Золотого дракона» знакомый ошейник голенковского ротвейлера, она с трудом подавила в себе рвотные спазмы.