Жулик: грабеж средь бела дня

– Да-а-а? – процедил Голенков, медленно закипая. – Чем это лучше?

– Деньги дает. На шмотки, на косметику… на золотые украшения, – выпалила любовница Коробейника, но тут же прикусила язык.

– Во-от как… И за какие такие заслуги? Хотя… и так понятно, за какие, – ласково и недобро сказал Эдуард Иванович.

– Мне ведь носить нечего! Вот ты мне… что можешь дать?

– В рыло. Сию минуту. Хочешь? – предложил Эдик, угрожающе поднимаясь из-за стола.

По глазам мужа Наташа безошибочно определила: сейчас произойдет что-то жуткое.

Будь она проницательней – то наверняка бы поняла, что за последнюю неделю Эдик изменился бесповоротно и что теперь лучше попытаться спустить ситуацию на тормозах. Однако ощущение блядской своей правоты, помноженное на веру во всемогущество Коробейника, провоцировало ее на неосмотрительность.

– Только подойди ко мне, – змеино прошипела она. – Только тронь… Завтра же будешь у меня в ногах валяться! Я тебя… опять на зону отправлю! Ты у меня…

– Ты что – еще и угрожаешь? – на выдохе прошептал Эдик, медленно наступая. – Кому? Мне?!

– Да пошел ты, уголовник несчастный, знаешь куда?! – выкрикнула Голенкова, замахиваясь на мужа.

Неожиданно на кухню влетел Мент. При виде Наташи, поднявшей руку на хозяина, ротвейлер оскалил зубы и угрожающе зарычал. Казалось, еще чуть-чуть – и он вцепится ей в глотку.

– Убери отсюда свою собаку Баскервилей! – заголосила Голенкова.

– Фу!.. – приказал бывший мент и ударом ботинка вышиб заступника в коридор.

Внезапное появление ротвейлера окончательно вывело Наташу из себя. Лицо ее передернула истерическая искра.

– Мразь, сволочь, падаль!.. – выстрелила она очередью синонимов. – Уголовная рожа!.. Петушила парашный!..

Для наследника вьетнамских сокровищ это было слишком. И Эдик с ослепительной ясностью осознал: сдерживаться он уже не будет. Да и сколько можно? Неужели никогда в жизни он не даст выхода своему желанию, раздражению, порыву? В ментуре – подавлял себя на допросах, на зоне – шестерил перед паханом, «кумом» и отрядным… А ведь он уже не мент, не зэк… не собака, которой можно приказать «фу!», а владелец подпольного монетного двора!

Схватив жену за грудки, Голенков с удовольствием влепил ей пощечину – звонкую, как футбольный мяч.

– Это тебе за молодежные джинсы!.. Это – за килограммы штукатурки, которые ты на свою старую морду намазываешь!.. Это – за трахалки на стороне! Это – за вранье про «троллейбус»!..

Каждый пункт обвинения сопровождался очередной оплеухой. Наташина голова бессильно моталась, лишь чудом не слетая с плеч.

Сперва Голенкова никак не реагировала на побои: видимо, новизна ощущений начисто подавила инстинкт к сопротивлению. И лишь когда ощущения стали слишком болезненными, она испуганно зашептала:

– Эдичка, не бей, не надо… Я все-все-все тебе расскажу… про Юру… я многое знаю…

– Да пошла ты со своим Юрой! – окончательно рассвирепел Эдичка и с наслаждением рубанул по Наташиной шее ребром ладони.

Последний удар словно пробудил в женщине жажду жизни: пронзительно завизжав, она вытянула руки, целя наманикюренными пальцами в глаза истязателя. От неожиданности тот оттолкнул от себя жертву, и Наташа, поскользнувшись на линолеуме, медленно завалилась на спину…

Падая, Голенкова с хрустом впечаталась головой в угол батареи и, нелепо взмахнув руками, свалилась на пол. Из уголка рта потекла кровь, и Наташино лицо сразу затекло меловой бледностью. Кровь сочилась и из разбитого затылка. Темная лужица, натекая на пол, постепенно увеличивалась в размерах.

Все произошло слишком быстро…

В первую минуту Эдик не понял, что же случилось. А поняв, мгновенно оледенел в параличе.

– Та-ак… – оглушенно молвил он, приседая на корточки рядом с телом.

Жертва семейной разборки лежала недвижно. Глаза ее стеклянно смотрели в потолок, на губах пузырилась кровавая пена. Видимо, при ударе о батарею Наташа проломила основание свода черепа. Так что исход мог быть только летальным…

– Наташа… – растерянно прошептал Эдик и потрепал жену по щеке. – Ты… жива?

Ответа не последовало.

– Наташа…

Наташа не отвечала.

– Неужели… убил? – в ужасе пробормотал Эдуард Иванович и сразу же утвердился в этой мысли.

Он протянул руку, чтобы пощупать пульс, но в этот самый момент по батарее центрального отопления несколько раз постучали: видимо, соседям сверху надоело слушать скандал. Голенков мгновенно отдернул руку от запястья жены.

Страх надвигался с неотвратимостью асфальтового катка. Бывший мент прекрасно понимал, что версия «непредумышленного убийства» отпадает по определению. Семейную сцену наверняка слышали не только соседи сверху, но и сбоку и снизу: панели «хрущевок» обладают отличной звукопроводимостью. Возвращаться за колючий орнамент не хотелось – слишком уж тягостные воспоминания остались у Эдика о «черной» ментовской зоне! Да и какого черта? Он ведь только теперь начинает по-настоящему жить…