Он стоял на сцене правее центра, в трех шагах от Дэниела, Линны и жуткого заклинания. Его тело застыло, рот раскрылся на последних звуках заклинания.
Мои легкие пылали, мышцы болели, кровь гремела в голове громче двигателя самолета, но я не сдавался.
Радомир рухнул на сцене, словно его суставы превратились в тесто. Его руки летали вокруг головы, ноги дико брыкались. Казалось, он пытался плыть в водах с акулами.
Вой боли вылетел из его горла, пронзая воздух:
— Хватит! Что это? Прекратите это!
Линна выдохнула последние слова своего заклинания. Сияющие оковы пропали с запястий и лодыжек Дэниела, и он упал на Линну. Она поймала обмякшего мальчика и оттащила его от опасного заклинания, еще сияющего на полу.
Подросток содрогался, всхлипывая, звуки были полными боли и ужаса. Но мерзавец, навредивший ему, страдал теперь куда хуже.
Радомир извивался и визжал, бился телом об доски сцены, ничего не ощущая. Он попался, беспомощный, не мог вырваться из кошмара, в который я его погрузил. Он не мог защититься или сбежать от моей силы, от оружия, которое я обратил против него. От своего разума.
И я, наконец, понял, почему мои силы пугали Линну.
Тень мелькнула мимо меня — Зак. Он схватился за край сцены, запрыгнул на нее.
Мой мир кружился, бороться с тошнотой получалось с трудом, напряжение в теле достигло пика, кости могли рассыпаться от давления. Я отпустил искажение и обмяк на подушки сидения за мной.
Все продолжило кружиться, но я слышал, что крик Радомира оборвался. Я прищурился, чтобы увидеть его. Он с дрожью поднялся на локти, и Зак остановился рядом с ним, навис над правой рукой своего ненавистного врага.
Друид схватил Радомира за воротник куртки, поднял его и отбросил. Тот рухнул на пол снова — в центре заклинания, еще сияющего силой.
—
Глаза Радомира расширились в панике. Он бросился безумно вперед, но Зак оттолкнул его в заклинание.
—
— Нет! — завизжал Радомир, заглушая низкий голос Зака.
Вопль луминамага оборвался, его тело содрогнулось. Рябь пробежала по нему, прилипла к его телу, как целлофан. Его кожа натянулась, пошла морщинами, словно кто-то запечатывал его в мешок, откачивая воздух. Его плоть натягивалась все сильнее, и он стал напоминать мумию. Бледная кожа стала серой, а потом кусочки стали облетать, пока все тело не рассыпалось.
Горстка серой пыли опустилась на сцену. Только это осталось от луминамага.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Я вытащил телефон. Время сияло на экране, я придвинул телефон к Линне и Дэниелу.
8:21. Девять минут до голосования.
— Звони маме, — хрипло сказал я. — Скажи, что ты в порядке.
Слезы катились по его лицу, Дэниел взял телефон дрожащими руками и набрал номер матери. Я затаил дыхание.
— Мама, — лицо Дэниела исказил всхлип. — Я в порядке. Я целый… Он м-мертв.
До меня донесся тихий голос Эми, и я позволил себе выдохнуть. Мои резиновые ноги дрожали. Я повернулся и отклонился на край сцены, опустил голову. Зал медленно кружился. Уже можно было поспать? Я не мог дождаться сладкого покоя сна.
Голос Дэниела становился ровнее, доносился до меня, пока он говорил с мамой. Зак в другой части зала склонился над раненым варгом. Казалось, он привязывал к его лапе кусок сидения.
Шаги шаркнули по сцене за мной. Пара ног свесилась с края у моей головы, а потом опустилась рядом со мной.
Линна робко улыбнулась мне, тоже прислонившись к сцене.
— Ты в порядке?
— Да. Последнее искажение выжало все соки.
— Что ты с ним сделал? Я еще не видела, чтобы кто-то так реагировал на твои искажения.
Я сжал губы, не хотел давать ей еще один повод бояться моих сил.
— Я стер все его ощущения и погрузил его в пустоту.
Ее глаза расширились. Я не знал, была она в восторге или ужасе.
— Я знаю, что это считается пыткой для МП, но я бы назвал это экстремальной ситуацией.
— Да, подходит, — она повернулась ко мне, сев на полу зала, скрестив ноги. — Ты же понимаешь теперь? Какой ты сильный?
Я утомленно подумал о том, как Радомир метался на сцене, словно его било током, и я сделал это силой мысли.
— Да, понимаю. Это тебя беспокоит?
Она не ответила, но выражение лица показывало, что это сильно ее беспокоило.
Меня мутило, но я заставил себя смотреть ей в глаза.
— Я не могу сказать, что больше не буду так делать. Я не могу обещать, ведь пересеку черту, когда чья-то жизнь окажется в опасности.
Она медленно кивнула.
— Но я могу пообещать, — добавил я, — что буду делать это только в случае необходимости. Когда мы в ситуации жизни или смерти.
— Тогда никаких пыток информантов, — строго сказала она, — или подозреваемых.
— А если подозреваемый — Фауст Тривиум? — я поднял руки, успокаивая ее. — Это была шутка. Я больше не буду пытать Фауста…
Она прищурилась. Шутка была неудачной. Может, было сложно веселиться из-за моих слов после того, как она увидела, как я мог превратить взрослого мужчину в бесполезную лужу одной мыслью.