Журавль в небе

В это трудно, почти невозможно поверить, но Наумлинская в эту секунду действительно подумала: «Нет, надо бежать отсюда! И как можно быстрей!» Дело в том, что слезы, подступившие к глазам и сдавившие горло, мешали ей смотреть, дышать, воспринимать происходящее… Такого с ней никогда раньше не случалось. Никогда Ира не плакала над душещипательными сценами ни в книжках, ни в фильмах. Она вообще не считала себя сентиментальной. А тут вдруг готова была разрыдаться прямо на концерте. Состояние ее было близко к истерике. Девушка понимала это и боялась, что Рэм тоже почувствует, поймет, угадает это. А поскольку он по-прежнему не сводил с нее глаз, удержаться от слез с каждой секундой становилось все трудней. А еще ей было стыдно перед Надыкто. Но тот, к счастью, не смотрел на нее. Возможно, почувствовал, что Ире сейчас это будет неприятно и тяжело. После слов Рэма: «Я знаю, сейчас ты подумала о том, чтобы уйти» – Ирина тряхнула волосами и попыталась улыбнуться. Улыбка вышла вымученной, слабой, но, как ни странно, слезы отступили, и девушка вздохнула с явным облегчением. Несомненно, между ней и Рэмом установилось что-то наподобие телепатической связи. И хотя Наумлинская не верила ни в какую мистику, отрицать то, что с ней творится нечто странное и необъяснимое, было бессмысленно. Она попыталась расслабиться и ни о чем не думать.

– Мариана, – нараспев произнес Рэм. Наконец-то он отвел от нее взгляд. Теперь Рэм смотрел куда-то в сторону бара. – Мариана, ты мой берег, ты остров посреди холодного океана. Назавтра ты забудешь обо мне, Мариана, и мы никогда больше не встретимся, никогда. И не полетим в Мексику в самолете, не поплывем в Норвегию на корабле. И я никогда так и не узнаю, была ли ты на самом деле, Мариана, или ты плод моего воображения, выплывший из тумана… Никогда я не дотронусь до твоей руки, не посижу с тобой у горной реки, не услышу звука твоего голоса, не смахну с подушки твои волосы… И ты, Мариана, ни в поезде, ни в самолете, ни на корабле не прочитаешь мне вслух ни одной строчки ни из Гамсуна, ни из Данте, ни из Рабле…

Рэм повернулся спиной. Спустя несколько секунд тишина взорвалась шквалом аплодисментов. Кое-кто топал и свистел, отовсюду раздавались восторженные крики: «Браво, Рэм! Клевая телега! Еще хотим! Еще!» Наумлинская сидела молча. Наконец-то она смогла вздохнуть полной грудью. Она не аплодировала. И не потому, что ей не понравилось то, что делал Рэм. Сейчас Ирина чувствовала себя очнувшейся от тяжелого сна. В какой-то момент она даже всерьез усомнилась: а не насочиняла ли она себе, что эта песня была посвящена ей? Может быть, у каждой девушки, сидящей в этом зале, создалось такое же впечатление? Надыкто аплодировал, но как-то вяло, без энтузиазма, как бы для приличия.

5

До самого окончания вечера Рэм не исполнил ни одной композиции. Лишь одна, совсем короткая, прозвучала в финале, как говорится, под занавес. А пока что, как и было обещано с самого начала, Рэм попробовал спровоцировать слушателей на совместное творчество. Собственно говоря, задачу перед зрителями он поставил простую: каждый, кому он протягивал микрофон, должен был рассказать самый яркий в своей жизни сон. Или хотя бы отрывок из сна. К счастью, ни к Наумлинской, ни к Надыкто Рэм с такой просьбой не обратился. Казалось, с той самой секунды, как отзвучали последние ноты композиции, посвященной Мариане, Рэм забыл о существовании в зале Наумлинской. Во всяком случае, с тех самых пор он ни разу даже не взглянул в ее сторону. И, попытавшись проанализировать свои чувства, Ира ощутила некое подобие обиды. Почему-то девушка чувствовала себя обманутой. Будто ей обещали интересное, захватывающее путешествие и даже билет купили, привели на вокзал, показали поезд, в котором она должна вот-вот отправиться, но в самый последний момент обнаружилось вдруг, что ее спутник забыл билет Наумлинской дома. Свой взял, а ее почему-то забыл. И поезд умчал его в далекие, сказочные страны, оставив Наумлинскую одну на опустевшем, продуваемом всеми ветрами перроне. Вот такое сравнение пришло Ирине на ум, когда она, слушая нескладные рассказы зрителей о своих снах, смотрела на Рэма.

А тот вел себя на редкость непринужденно. Казалось, любой, даже самый бесцветный и скучный рассказ приводил его в восторг. Возможно, на самом деле Рэм вовсе не был восхищен бессвязными и косноязычными байками, а лишь сознательно пытался ободрить рассказчиков, вселить в них чувство уверенности. Так, когда девушка с обесцвеченными короткими волосами, ярко накрашенными губами и в клетчатой мини-юбке принялась рассказывать, как ей однажды приснились собственные похороны, Рэм заинтересованно воскликнул:

– Потрясающе! Неужели вы действительно видели, как вас несут в гробу?

– Видела! – зарделась блондинка.

– Ну и что же, что было дальше? – продолжал проявлять заинтересованность Рэм. – Расскажите поподробнее.