Журавленок и молнии

– Теперь ниточка потянется, – с многозначительным видом говорил Грабля. Поглядывал выше голов и постукивал по парте обкусанными ногтями. Судя по всему, Капрала он не очень жалел, а молчание внимательных слушателей было ему приятно. – Теперь кой-кого за жабры возьмут…

– Кого? – спросил маленький Дима Телегин.

– Кого надо. Следователь разберется…

Скорее всего Грабля понятия не имел, кто стащил для Капрала марки. Но любопытному Димке Телегину казалось, что у Грабли можно что-то узнать. В классе он сидел позади Сухорукова и на уроке истории донимал его тихими, но упорными расспросами. Борька шепотом отругивался.

– Сухоруков! Ты прекратишь издеваться надо мной или нет? – громко произнесла Маргарита Васильевна.

– А че я сделал?

Маргарита Васильевна терпеть не могла Граблю. Он был прогульщик, двоечник и злостный нарушитель дисциплины. Он по всем показателям тянул пятый "А" в отстающие. Маргарита Васильевна не раз откровенно заявляла, что место Сухорукова не здесь, а в колонии. Она выражала надежду, что в конце концов он туда попадет. Кроме того, она терпеть не могла слов "че я сделал", если даже их произносили вполне

благополучные ученики. А уж если этот Сухоруков…

Маргарита Васильевна сразу налилась помидорным соком и закричала:

– "Че" ты сделал? Срываешь урок, вот "че"! Марш из класса!

Грабле было не привыкать. Он стал медленно выбираться из-за парты.

– Шевелись, не тяни время! Нам заниматься надо!.. А ты куда, Телегин?

– Мы же вместе разговаривали, – сказал Димка, – Значит, я тоже…

Он был маленький, вертлявый и прилипчивый, но справедливый. И довольно храбрый.

– Сядь немедленно!

– Но раз мы вместе…

– Сядь, говорю! Нашел себе приятеля! Его давно спецшкола для трудных ждет!

– Уж как ждет. Прямо плачут там без меня, – сказал Грабля.

– Ты смотри сам не заплачь! – вскипела Маргарита Васильевна. Герой! Вот разберут это дело с марками, посмотрим, кто заплачет, а кто засмеется!

Все притихли.

– А я-то… при чем? – сбивчиво сказал Сухоруков.

– Там выяснят, "при чем", – слегка сбавляя тон, ответила Маргарита Васильевна.

Непонятно было: или она правда подозревает Граблю, или со зла наговорила лишнего. Но Грабля испугался. Обычно он разговаривал с учителями сидя, а сейчас встал. Даже побледнел чуть-чуть.

– Да я на каникулах и в школу не заходил!

– Разберутся, разберутся…

– А чего разбираться? – жалобно сказал Грабля.

"Какой ощипанный сразу стал", – подумал Журка. Граблю он не любил. Правда, к Журке Грабля никогда не приставил да и вообще в своей школе не трогал ребят, даже младших, но все равно он был из "тех". Из тех, которые дежурят в кино, чтобы вытряхнуть у малыша гривенник или дать подножку. Из тех, у кого то ли от курева, то ли от равнодушия лицо будто присыпано серой пылью. Из тех, кто во время хорошего фильма вдруг начинает ржать, когда у тебя в горле щекочет от слез…

Но сейчас Грабля сделался не такой. Обыкновенный мальчишка стал, растерянный, даже маленький какой-то, не больше Димки.

А Маргарита, наоборот, будто выросла, набралась тяжелой правоты и силы. Борькин страх ей добавил уверенности.

– По крайней мере именно ты больше всех был связан с этой воровской шайкой Капралова, – заявила она.

– Чего связан-то… – бормотнул Грабля.

"Он совсем не умеет доказывать правоту", – подумал Журка. И в это время позади Журки раздался Горькин голос:

– А когда украли марки?

Маргарита Васильевна подумала и довольно благожелательно сказала:

– Пятого числа, после обеда… Ты что-то знаешь?

– Я знаю, – сказал Журка и встал. – И Валохин знает. – Он оглянулся на Горьку. – И многие… Сухоруков ничего украсть не мог. Он с обеда до вечера катался на санях на Маковой горе.

– Откуда это тебе известно? – недовольно спросила Маргарита Васильевна.

– Потому что мы там тоже были. Валохин, Брандукова, я… и еще ребята… С утра в ТЮЗе, на "Синей птице", а потом до вечера на горе.

– В хорошей компании ты там резвился…

Журку кольнула злая досада: что Маргарита зря придирается?

– При чем тут компания? Просто на одной горе были. У него своя компания, у нас – своя…

– Вот именно! Так почему ты, Журавин, заступаешься за этого хулигана Сухорукова?

Журка мельком глянул на Граблю. Тот стоял уже более уверенно.

– Я не за него заступаюсь, а… ну просто потому, что он не виноват! Если бы виноват, я бы не заступался. А теперь получится, что на Сухорукова все свалят, а настоящего жулика не найдут.

– Не считай, что все взрослые глупее тебя, – отрезала Маргарита.

– Я не считаю, что все… – вырвалось у Журки, и он даже испугался.

Но в это время кто-то из девчонок перебил его:

– А может, вы не пятого катались.

– Ага! Или там был совсем не Грабля – ехидно сказал Горька.

– Или вообще ничего не было. Ни пятого числа, ни горы, ни каникул, – подала голос Иринка.

– А чего! Может, правда все перепутали! – вмешался Толька Бердышев – балда и лентяй. Ему было безразлично, за кого заступаться: лишь бы подольше галдели, тогда авось не вызовут к доске.

– Чтобы все перепутать, надо быть малость больным, как Бердышев, – сердито ответила Иринка.

– Или малость пьяным, как твой папа, – сказал Бердышев.