— Ну и что? Ты не можешь их найти?
— Нет, тут совсем другое…
— Побили, видать, всех, — сказал равнодушно старик, но вдруг встревожился: — А моего мальчика?.. Что с Игнатом?!
— Вы его знаете? — еще больше обрадовался Юсэк. — Кто он вам? — Старик угрюмо отвернулся.
— Никто. — Он хотел уйти, но Юсэк снова схватил его за руку. — С Игнатом ничего не случилось. Это у меня беда. — Юсэк рассказал свою историю.
Старик долго молчал.
— Помочь тебе ничем не могу, — сказал он холодно. — Ступай к Хагу. Коль ты помог ему, он примет тебя.
— Нельзя мне к нему…
— А что скажут люди Синдо, если я спрячу тебя? Нет уж, я хочу умереть своей смертью. Она и без того волочится следом.
— Ну что я сделал такого, что вы боитесь помочь мне?
— Ты предал своих! — сказал старик сердито. — И вряд ли кто из бедняков поможет тебе…
Старик уходил. Юсэк не бросился за ним, он был подавлен его словами: «Ты предал своих!» Почему никто не может понять, что он хочет добра всем. Всем.
В августе в Приамурье ночи длинные и прохладные. В безлунье такая плотная темень окутывает леса, что и бывалый охотник не отважится удалиться далеко от дома. Каждый раз, когда наступала ночь, Юсэку казалось, что все живое навечно растворяется в этой темени. Зато по утрам, когда ранние лучи, проникая сквозь чащу леса, ласкали землю, ему становилось радостно, словно он прозревал от долгой мучительной слепоты.
…Тропинка вывела Юсэка к избушке, одиноко стоящей на самом берегу реки. Однако он не обрадовался ей, решив, что это и есть жилище того неприветливого старика. Обойдя ее стороной, он спустился к реке и понял, что это Уссури. Юсэк стоял у самой воды, вглядываясь в ее медленное течение. Река, словно ножом, делила землю на две части. «Зачем ее делить, если и здесь, и там одинаково враждуют люди…» — с горечью подумал Юсэк. Он вспомнил, с каким волнением они с Эсуги стремились переплыть эту реку. Тогда страшно гневалось небо. А сегодня ясный день. Но сегодня ему труднее, чем тогда… Юсэк нагнулся и, как раньше, зачерпнув ладонями воду, напился. И вдруг ему показалось, что он слышит счастливый смех Эсуги. Сердце его дрогнуло и замерло. Он оглянулся — песчаный берег был пуст…
— Не надо валяться на сыром песке, — услышал он над собой хриплый голос.
Подняв голову, Юсэк увидел знакомого старика.
— Идем ко мне, — сказал он.
В избе было душно и темно. Сквозь единственное крохотное оконце, завешанное пожелтевшей от времени бумагой, проникал слабый свет. Все здесь было как в типичной лачуге бедных корейцев: и печь-ондоль, занимавшая половину избы, и соломенная циновка, и папсан с посудой.
Сбросив у порога резиновую обувь, старик взобрался на ондоль, пригласил и Юсэка. Ощутив тепло ондоля, юноша с благодарностью поглядел на сидящего рядом хозяина, который теперь не казался таким строгим.
— Ты давно из Кореи? — спросил старик, внимательно оглядывая парня.
— Недавно, — ответил Юсэк.
— А родители живы?
— Отец в Корее. Он болен.
— И ты бросил больного отца? — поразился старик. — Тогда скажи, что тебя заставило прийти в Россию?
Юсэк медлил с ответом. Ему трудно было признаться, что пришел к друзьям, которых, как сказал старик, он предал.
— Буду здесь работать, — ответил Юсэк. — А там видно будет…
— Стало быть, и ты пришел за этим же, — понимающе кивнул тот, почему-то поглядев на него с состраданием.
Юсэк не знал, что сидящий рядом старик был тем самым дедом Ваней, накопившим здесь солидное богатство. Поэтому ждал от него какого-нибудь полезного совета, как бедняк от бедняка. Но услышал совсем другое.
— А знаешь ли ты, что за тончун[55]
золота нужно отдать годы жизни? Я пришел сюда таким же зеленым, как и ты, хотел родителей порадовать. Не дождались они — время прибрало. Да и сам, похоже, скоро затухну в этом склепе. Тяжелое оно, золото. Хочу переложить его на молодые плечи Игната. Сумеет осилить — будет счастлив, нет — надорвется, как и я.Юсэк глядел на старика с удивлением. Растратив свои молодые годы в поисках богатства, он спокойно отдает его другому!
— А как Игнат? — спросил Юсэк скорее с беспокойством, чем с завистью, он уже знал, что богатство не всем приносит счастье.
— Его, похоже, командир удерживает, — сказал старик, недобро сверкнув глазами. — Ну, ничего, скоро все уладится. Все станет на свои места, и обиженным вернут отнятое.
Он говорил почти то же, что когда-то и Хагу. Поэтому Юсэку захотелось узнать, на чьей стороне симпатии старика: Синдо или Хагу?
— Скажите, обай, Синдо правильно поступает с братом?
— Ну а ты как думаешь? — прохрипел старик. — Возможно ли ни с того ни с сего лишить человека богатства, в которое он вложил, можно сказать, жизнь? Ну, допустим, у новой власти чего-то недостает — попроси. Зачем же отнимать? Потому и люди озлоблены и мстят как могут. Ты, верно, не знаешь Хагу. А это трудяга, каких свет не видел! Но ведь его обобрали до последнего зернышка! И как тут не обозлиться?! Понятно, стал он резать всех подряд. А недавно, здесь, на реке, парня ихнего кокнул. Тот хотел на моей лодке Уссури переплыть, а он его в спину и трахнул из берданки. Вот до чего доводит вражда.