Журавлик по небу летит

Annotation

Лиза живет в доме, окна которого выходят на торцевую стену соседнего здания, заслоняющего небо. Это тяжело для нее, потому что она – из породы вольных птиц. Она спешит судить обо всем со всей пылкостью юношеского максимализма и страдает, входя в неизведанный доселе мир взрослых, где становятся сложными самые простые вещи, а ее дружба с мальчиком, живущим по соседству, трещит по швам. Оттого ли, что готовится уступить место другому чувству, или из-за странных отношений родителей, понять которые Лиза не в силах?..

Ирина Кисельгоф

Лиза

Мила

Миша

Лиза

Мила

Миша

Лиза

Миша

Мила

Лиза

Миша

Мила

Лиза

Миша

Мила

Лиза

Миша

Мила

Лиза

Мила

Миша

Лиза

Мила

Лиза

Миша

Мила

Лиза

Миша

Мила

Миша

Лиза

Мила

Лиза

Миша

Мила

Лиза

notes

1

2

3

4

5

6

7

8

9

Ирина Кисельгоф

Журавлик по небу летит

Лиза

Я сижу и смотрю в окно своей комнаты. Прямо на торцевую стену соседнего здания, прячущую от меня небо. Стена совсем близко, метрах в двух от меня. Она сложена плитами, спрессованными из мелких терракотовых камней, похожих на гречку. В солнечных лучах гречка светится лакированными яблочными семечками и кедровым орехом, а при луне мерцает колотым рафинадом. Стена всегда казалась мне красивой. Думаю, я увлеклась самодельными куклами из-за нее. Или из-за маминых бисерных бус. Не знаю. А может, я научилась делать тряпичных кукол оттого, что у меня не было ни брата, ни сестры. Мне просто не с кем было играть, а мама с утра до вечера пропадала на службе. Она работала в двух шагах от меня, в доме со стеной из прессованной каменной гречки. В этом здании была расположена государственная палата мер и весов, моя мать служила в ней поверителем.

– Кто такие поверители? – как-то спросила я. Мне тогда было лет восемь-девять.

– Поверители? Это… – мама задумалась, – служба безопасности, оберегающая человечество от дезинформации.

– Так ты разведчик? – поразилась я.

– Нет, – мама рассмеялась. – Я хранитель идеальных вещей и контролер безупречности реальных вещей. Длина, вес, цвет, вкус любой вещи должны быть как можно ближе к своему идеалу. Это называется поверка или проверка. Так тебе проще понять.

Я взглянула на свои ноги в шерстяных колготках. На большом пальце виднелась дырка. Я подвигала пальцем, он блеснул фарфоровым ногтем в синей нитяной рамке. Мне покупали только шерстяные и хэбэшные колготки, дедерон я рвала моментально. Колготки всегда на вырост, потому сначала они собирались на щиколотках гармошкой и пузырились на коленках, а к следующей зиме становились уже малы. Выходит, их свойства менялись нереально быстро. У дырявых колготок мог быть только один идеал – целые, дедероновые. Я о таких мечтала.

– А какие вещи ты проверяешь?

– Воздух, – ответила мама.

Я хорошо это запомнила, хотя позже мама говорила, что я все выдумала. Она проверяла измерительные приборы, ставя на них клеймо. В переносном смысле. Но разве можно выдумать, что воздух – вещь? Для меня вещи были вещами в прямом смысле слова – одежда, обувь, посуда, скатерти, простыни. В общем, все такое. Поэтому воздух в мои представления о материальном мире не укладывался. С тех пор я не давала матери покоя, ей приходилось много рассказывать о своей работе. И я почему-то решила, что мама изучает облака – самые идеальные на всем свете вещи. А облаков из моего окна не увидишь. Зато мерцала каменной крошкой стена, спрессованная из не прошедших отбор вещей – воздуха, света, цвета, вкуса. Что может быть более подходящим, чем такая стена для здания, где изучали идеальные вещи? Наверное, именно тогда в моем воображении слились воедино сказочные люди, обращенные в камень хранителями магических знаний, и реальная каменная крошка, выброшенная за ненадобностью контролерами идеальных вещей. Я бывала у матери на службе, где хранители и контролеры в хирургических одеждах и шапочках работали среди стерильной чистоты и тишины. Как в операционной. И я решила, что поверители – это целители, только врачуют они реальные вещи. Не подогнали под идеал, стало быть, не вылечили. Значит, тогда – под пресс и на кладбище из каменной крошки.