Журавлиные клики

Татьяна Семеновна вскоре после смерти дочери перебралась из Викторова в самую глухую деревню колхоза, подальше от тяжелых воспоминаний. Но как-то приехала в Викторово за покупками и встретила у магазина Веприна. Со дня гибели Оли не минуло и года, но за это время Терентия Павловича прогнали из партии, сняли с должности председателя, он два месяца лечился в наркологическом диспансере, но, пройдя полный курс лечения, стал пить еще пуще. От него ушла жена.

Татьяна Семеновна невольно отшатнулась, столкнувшись лицом к лицу то ли с незнакомым, то ли где-то виденным стариком в засаленной в лоск телогрейке, стоптанных, заляпанных грязью кирзовиках, с одутловатой сизогубой физиономией, густо заросшей белой, как снег, щетиной.

Веприн взглянул на нее свирепо сверкнувшими из-под припухлых век, налитыми кровью глазами, но сделал вид, что не узнал, гулко затопал по деревянным ступенькам, поднимаясь к магазинным дверям.

Татьяне не хотелось входить в магазин вместе с ним, она замешкалась в сторонке, ожидая, когда он выйдет, однако не дождалась. Она протиснулась в туго открывавшуюся дверь в тот момент, когда Веприн через головы толпившихся у прилавка женщин протягивал продавщице Зинке трешку, а та — толстая, наглая — отталкивала его руку и визгливо кричала:

— А ну, встань в очередь, паразит! Выпить не терпится?.. Вот я сейчас напою тебя, сволочь немытую!..

В первый раз не шевельнулось в Татьяне Семеновне злое чувство, она посмотрела на Веприна с жалостью…

Бивак на веселой лужайке

В родной материнской хате Костик спал всего одну ночь. Утром встал с головной болью, ломотой в костях. Чтобы вспомнить золотые сны детства, лег спать на печке и глаз не сомкнул, ворочаясь на ребристых кирпичах между трубой и стенкой. К тому же вышла стычка с котом. Костик задремал было, когда тот невесть откуда, с потолка будто, прыгнул ему на грудь и без всякого почтения мазнул облезлым хвостом по самым губам гостя, оставив на них изрядную толику рыжей шерсти.

Заохали, захныкали, проснувшись в углу на деревянной кровати, жена Раиса и дочь Жанна. Жертвы духоты и бандитских наскоков комарья, они тоже не выспались, были кудлаты и злы.

— Не-е, так дело не пойдет, — сказал Костик и, взяв в сенцах топор, вышел на крыльцо, зорко осмотрел окрестность. Подходящее место было прямо через дорогу — веселая лужайка с редкими березками. Дальше начинался сосновый парк, а за ним серебристо-червлено поблескивало меж меднокожих стволов неописуемой красоты озеро с тремя, как длинные зеленые лодки, островами.

— Эх-ма-а! — блаженно потянулся Костик и дернул левым плечом так, что оно хрустнуло. Хруст получился звонким, чистым.

Теперь будто и не было бессонной ночи. Чувствуя, как силушка переливается в жилах, поигрывая мускулами, Костик поплевал на ладони и взял топор. Хекнув, со всего размаха ударил под корень березку. Та вздрогнула вершиной. «Ага, не нравится», — подумал Костик, выдернул топор и рубанул снова — снизу вверх. Выруб получился трехцветный: за коричневой берестой нежно зеленела лубяная бархатная подкладка, а там уж посверкивало и само бело тело — тугое и сочное.

Бесшумно, как по воздуху, подплыла, подошла маманя, молча остановилась за спиной.

— Ты чего? — спросил Костик.

— Жалко, сынок…

Костик выпрямился, оставив топор воткнутым в ствол. Маманя у него была необразованная, темная. Умные, но неконкретные слова на нее не действовали. А вот если случай какой вспомнить, картинку нарисовать…

— В прошлом году мы домину строили — на целый квартал. Конечно, ветошь разную деревянную смахнули — частные сооружения. И сады, само собой… Я со своим дизелем как пошел чесать — одни куржи вывороченные позади оставлял… И заметь, маманя, деревья культурные, человеком саженные, — яблони, груши, вишня, рябина черноплодная… И все лучших сортов… Усекла? А ты березу дикорастущую — жалко… Нехорошо, маманя, не по-современному.

— Да я что, я ничего, — стушевалась маманя и осторожно погладила горячее под рубашкой крепкое плечо сына. — Ты руби знай…

И серой мышкой покатилась к избе — яичницу жарить для гостей дорогих.

Желтенький «жигуленок» Костика стоял рядом. Шины его прогнулись от тяжести того, что было на «втором этаже» — крышном багажнике с нарядной никелированной оградкой и крепкими капроновыми намордниками поверху тюков, мешков, рюкзаков, корзин и ящиков. Встав на подножку, Костик стащил и кинул на землю тяжелый мешок, сшитый из серо-зеленого брезента. В мешке, свернутая вдесятеро, томилась без света и воли четырехместная палатка, оранжевая, отечественная, 155 р. Из поверженной березки Костик сделал два кола больших и четыре маленьких.

Теперь ему требовалась помощь. Насвистывая, он пошел в ближайший дом, к маманиной соседке тетке Наталье. Тетки дома не оказалось, но на ее кровати в сапогах и телогрейке валялся здоровенный мужик и курил сигареты «Прима» — пачка лежала рядом на табурете.

— Ну приветик! — сказал Костик обрадованно. — Ты что?

— Хвораю, брат. Температура — тридцать семь и три.

— Бюллетенишь?

— Не дает фельдшерица. Пить надо меньше, говорит.