Журнал «Байкал» 2010–01

Переправившись на правый берег Орхона, мы дали трехдневный отдых лошадям и воинам, подсчитали свои потери и разобрались с добычей, которая была огромной. Все оружие, доспехи и имущество, отнятое у мэргэдов, а также лошади и скот были разделены на четыре части по количеству участвовавших в походе тумэнов. Мой анда, зная жадность Тогорил-хана к добру, кроме выделенной хэрэйдам половины всей добычи, отдал ему и долю того тумэна, который был собран мною для набега в верховьях Онона. При этом Темуджин ничуть не побоялся недовольства этих людей и держался с ними строго и уверенно. Чтобы сгладить эту несправедливость, я, с согласия анды, наградил кое-чем нойонов этих людей. После отдыха мы все направились вверх по долине Ерее-гола к Хэнтэю, где в верховьях трех священных рек: Онона, Хэрлэна и Туул, хэрэйды повернули в свой улус и с облавными охотами ушли. Мы с андой двинулись на Онон.

Продолжение следует

Александр Эрдынеев Однажды в Бурятии Повесть [68]

I

К назначенному часу почти все родственники собрались, но за стол сели, когда пришел Санжи-нагасай[69] — самый старший и уважаемый в роду. Ему первому и предоставили слово.

Почтенный Санжи-нагасай говорил долго и обстоятельно. Он лишь изредка делал небольшие паузы, чтобы не сбиться с мысли и не упустить ничего из того, что хотел бы рассказать о дорогой для всех собравшихся Гэрэлме Батуевне. Подробно описывая ее жизненный путь, он старался выделить те поступки, в которых, по его мнению, в полной мере раскрылись добродетели Гэрэлмы Батуевны. В конце своего выступления Санжи-нагасай повернулся к Мунко, сидевшему рядом с ним. Приобняв его, он проникновенно сказал:

— Твоя мама хоть и жила небогато, всегда была готова помочь людям. Она никому ни в чем не отказывала. Думаю, что это поможет ее достойному и счастливому перерождению. — Немного помолчав, Санжи-нагасай убежденно добавил: — Она заслуживает этого.

Пламя зулы[70], словно одобряя благопожелание, слегка колыхнулось.

И остальные родственники с большой теплотой и любовью говорили о его матери. Некоторые из них, пытаясь приободрить Мунко, вспоминали наиболее трогательные, а порою и попросту забавные случаи, связанные с ней. При этом племянницы искренне сокрушались, что все произошло так скоротечно и они даже не успели поухаживать за любимой тетушкой.

«Действительно, кто бы мог подумать, что пустячное, казалось бы, недомогание так резко обострится и неожиданно перейдет в форму неизлечимой болезни?» — печально соглашался с ними Мунко. Пожалуй, только сегодня, а именно на сорок девятый день[71] поминовения, под влиянием традиционных в подобной обстановке разговоров о том, что «душа нашей дорогой и любимой Гэрэлмы Батуевны еще с нами», и он, прежде упрямо отказывавшийся смириться с утратой, стал осознавать ее реальность.

II

— Как бы чего не случилось с парнем, — осторожно начала старая Цырма-хээтэй[72]. — Уж очень он переживает.

— Что ты имеешь в виду? — громко спросил глуховатый Санжи-нагасай.

— Тш-ш, — женщины дружно замахали на него руками.

Они вовсе не хотели, чтобы Мунко нечаянно услышал их пересуды, для чего, собственно, и перебрались на кухню, подальше от поминального застолья.

— Думаешь, тетушка Гэрэлма может забрать его с собой? — испуганно воскликнула племянница Должидма.

— Вот именно, — подтвердила Цырма-хээтэй. — Такое вполне может произойти. Говорили же ему, что надо бы специальную ритуальную молитву заказать в дацане. А он, бестолочь неверующая, ни за что не захотел делать это. «Вы, — говорит, — старье, пережитки, ерунду, мол, всякую городите». Хм-м, «пережитки», — передразнила она Мунко. — Да-а, конечно, мы пережитки, но чтобы ими стать, для этого надо, я думаю, хотя бы до-о-лго пожить, — мудро добавила она.

— Цырма-хээтэй, а что это за история с прозвищем тетушки Гэрэлмы? — робко спросила Балмасу, другая племянница.

— Вот еще одно подтверждение тому, что молитву надо было заказать. Давно известно, что родители часто стремятся забрать своих детей с собой, на тот свет. При этом они вовсе не желают им ничего плохого, а делают это исключительно из большой любви к ним. А Гэрэлма, как все знают, очень любила своего сына, души в нем не чаяла. Из-за ее чрезмерной материнской любви он ведь, бедняга, так и не решился жениться до сих пор. Что и говорить, жили они душа в душу. Но это же, сами понимаете, не вечно. Ну, а что касается ее необычного прозвища «дева Мария», — при этих словах опытная рассказчица сделала многозначительную паузу.

— Ну, ну, — Должидме с Балмасу не терпелось услышать продолжение этой истории.