Читаем Журнал «День и ночь» 2009 №4 полностью

Журнал «День и ночь» 2009 №4

Александр Петрушкин , Владимир Зубков , Владимир Любицкий , Дарья Серенко , Степан Рыжаков

<p>XIII</p></span><span>Вылет наш — на рассвете…В избытке отваги,Рано встал я, при свете студёной звезды.Подремать бы часок… Да куда там! — оврагиНаплывают под утренний блистер — следыТракторов и траншей, что ландшафт искромсали,Трубы, лом, арматура, останки станков…Тонны — тысячи тонн! — замордованной стали,Что калечит оленей — почище волков.Я спешил зарисовывать это — суровоПосмотрела реальность в глаза… (Подо мнойЧахлый выводок чумов промчался…) И снова —Трубы, ржавый бульдозер, скелет буровой,Кем-то брошенный трактор, цистерна… И трудноЯ, смятение превозмогая, вздохнул:Вся в промышленных ранах, угрюмая тундра —Срез мучительной, страшной проблемы.МелькнулВездеход… И Вануйто молчит, невесёлый, —Ждали в тундре друзей, а меж темТак прошли по забитой земле новосёлы,Подсекая хозяевам корни, что темЛибо в поисках новых угодий скитаться,Отступая на север, где, в стуже и мгле,Море щерит торосы, либо спиваться —Нет иного исхода на отчей земле,Не одно поколенье вскормившей… И хмуроМой попутчик, молчанье сломав, произнёс:«Моя воля, я б этих „радетелей“ — в шкуруРыбаков да на тоню, в крещенский мороз,На калёном ветру! Только где она, воля?!.»Он в военные зимы выручал неводаИз кипящей Губы…Ах, как жгла она, больюСпеленав изнурённое сердце, вода,Ледяная, что кожа — лохмотьями! Знает,Что есть земли уютней, красивей, теплей,Но, жестокая, клятая, эта — родная,И ему страдовать и бороться — на ней.И, приземист, нахмурился, не успокоясь…Но не он ли, с винтовкою наперевес,Не пустил через пастбище тракторный поезд,А послал его высохшей речкой — в объезд?Он спокойно стоял, заступая дорогу,Но — винтовка в руках его… И трактористЧертыхнулся: «Ребята, да ну его, к Богу!» —И тяжёлый ДТ развернул, экстремист!И колонна речушкой, измученной зноем,Громыхнула гневливо, просев тяжелоВ гулком облаке пыли, и только живоеБлагодарно дыхание перевело,Отходя от кромешного лязга… Мерцая,Плач олешки протаял вдали, тишинаПрилила к оглушённой земле, замываяЗнойный дизельный гром…И потом, дотемна,Тихо теплясь, под храп и рулады соседа,В заметённой гостиничке, с веткой в окне,Длилась наша — проблемы… обиды… — беседа,И его злоключенья стонали во мне:Он рассказывал, словно проламывал глянец,Как из труб выхлопных дымом травят песцов,Выживая из нор их. И гневный румянецМолодил, обливая, худое лицо.Пусть у каждого бед своих… Но отмахнутьсяОт того, что скудеют оленьи стада,Ибо пастбища тают?! А вдруг разомкнутсяСудьбы хантов с бездольной землёй навсегда?(И бледнели наброски мои на бумаге…)Как заставить осмыслить, что тракторный след,С хрупких пастбищ ранимых сдирающий ягель,Тундра будет зализывать сотни лет,Что уже не вернётся, срываясь на север,В осквернённую, мёртвую нору зверёк,Что всё чаще путями исконных кочевийВместо мха под ногами скрежещет песок,В ржавой жатве распада — в затоптанных трубах,В сгустках металлолома?.. И мой карандашНе в бумагу, поспешно и грубо,А в сознанье вминал инфернальный пейзаж,И Вануйто, мрачнея, кивал……В самолётеЯ пытался представить, так где ж сейчас он…В зимней тундре каслает, быть может, в заботеИ печали об отчей земле растворён?В ледяном отчуждении тундра — меж нами…Почему же, приземист и простоволос,Он, Вануйто, страдающими глазами,Заполняя меня, через сердце пророс?В свежих ранах, горит в нём избитое поле,В душу въелся железный, обугленный след,Словно он — средоточие пристальной боли,От которой и противоядия нет.Дрогнул «Ан»… Холодком потянуло из дверцы,Вспомнил я, привалившись к обшивке, как онТёр широкой ладонью уставшее сердце:«Прихватило…»Да кто же возводит в закон,Что вредительство нынче пределов не знает:Браконьеры… потравы… промоины…ФактНаползает на факт… Боль на боль наползает…«…приезжайте… вчера папа умер… инфаркт…».

Перейти на страницу: