Журнал «День и Ночь» №3 2009 г.

Да разве крепость их чугунная сравнима с золотой цепочкой добра: хотя она тянется и вьёт свои кольца из того же далёкого прошлого, но как много в ней разрывов…

Господи, прости убиенного грешника Ваньку!

И ты, Гринька, прости меня, окаянного, за осиное гнездо, за переполох возле ручья, за хлеб с тараканами! Прости! Без этого нет мне покоя…

Крест

Прежде это было село, теперь — деревня. Один конец деревни уже вымер, обезлюдел. Здесь на пригорке стоит, как богатырь на страже, древняя разлапистая ель. На её верхушке, взметнувшейся к небесному куполу, на огромной от земли высоте — деревянный крест.

Он не бросается в глаза. Увидеть его можно случайно, когда перестаёшь смотреть под ноги. Первое, что испытываешь от неожиданности, заметив крест на ёлке, — недоумение: зачем? для чего? кто его тут вознёс? Да как взгромоздил-то на такую вышь? И снова — зачем? Православный крест на ёлке! Нелепость какая-то получается.

И ведь поставлен-то крест по всем правилам относительно сторон света. Да кто же тот знающий смельчак, что, рискуя сломать себе шею, взобрался с нелёгкой ношей на такую высоту, если при одном только мысленном проделывании этой опасной операции — сердце от жути замирает, и дух заходится. Кто он? Религиозный фанатик, или религиозный романтик? Теряешься в догадках.

Если тихим вечером занять место для наблюдения между закатом и елью с крестом, увидишь, как обветренная древесина креста светится серебристо в лучах заходящего солнышка.

Крест будто парит, будто плывёт в бездонно-прозрачно-голубом небе. Тогда невозможно взгляд отвести от креста.

Давно замечено мудрецами, что закатное светило настраивает наши мысли на особый философический лад. А тут ещё посмотришь, подивишься на необычный крест, притягательно сияющий в небесной высоте, и неизведанные чувства взбудоражит он вопреки атеистической воле твоей.

И очарованная душа освобождается тогда от надменной насмешливости, от суетного скептицизма. Чувствуешь, как входит в неё настойчивое и тревожное сознание собственной малости, понимание, что в мире есть нечто, неподвластное твоему ленивому разуму и твоей самонадеянной плоти — великое, вечное и нетленное. Но, что удивительно, — не остаётся досады от этого понимания своей малости, когда глядишь на крест.

Да кто же сотворил чудо сие? Оказывается, вознесён крест и поставлен (и в это поверить трудно) деревенским дурачком Иваном. А церкви в деревне нет с тридцатых годов. Порушена.

Виктор Теплицкий Благодарение

Ты ускользаешь
легко между пальцами
рук иерейских, поднятых к небу,
на херувимской,
уходишь по тропам
низких басов древних распевов.

Недосягаемый…

Непознаваемый…

Ты ускользаешь

по буквам округлым,
где нам связать Тебя вязью кириллицы
и позолотой
тяжёлых окладов,
дымом кадила, ладаном греческим.

Непостижимый…

Неудержимый…

Ты ускользаешь,

Ты прячешься в Хлебе,
в красном Вине, теплотою разбавленном,
течёшь по канонам,
оросам, догмам,
след оставляя только светящийся.

Неизменяемый…

Не изъясняемый…

Ты, ускользая, зовёшь за Собою…

Звёзды, поющие песни
беззвучно, неторопливо,
слышат холодные рыбы,
глядя на свет луны.

Станешь ли ты камнем,

чтобы услышать море?

Смерть — это просто ветер,
дующий к нам с востока
и уносящий в вечность
листья опавших жизней.
В силах ли мы оторваться
с дерева этого мира?

Тихо вдоль моря бреду одиноко.
Чайки кричат голосами печали.
Меня ли зовут,
иль кого-то другого?
Разве я знаю?

Благодарение

Частичку Вечности

держу в ладонях,
крестом сложённых,
и умолкаю.

Огонь лампады

в притихшем ветре,
такой безвольный,
несмело замер.

Потир расцветший

цветком кровавым
сокрыт от взоров
всех херувимов.

Дневное солнце

над храмом слепнет
и тонет в свете
пронзённой Плоти.

Я — Тело Бога.

В Его ладонях,
крестом сложённых,
мир умолкает.

Анна Сафонова Шумашедший