Кракозяблы летят, кракозяблыТихим криком над стылой рекойВ край, тяжёлый от золота яблок,Если есть на планете такой…Видно, есть, ведь недаром, считаяКаждый вздох, каждый взмах в эту дрязь,Кракозяблов усталая стаяПоднялась, поднялась, поднялась…И, когда я до смерти озябнуВ нашей злой электрической мгле,Ты мне спой про полёт кракозяблов,Я усну на руке… на крыле…По заснеженной дороге — в никуда.Чтоб уснуть и стать иголочкою льда.Стать сверкающим кристаллом. И брестиОтражениями прежнего пути.Ибо вечно повторяется сюжет,Ибо жизнь — переломляющийся свет,Что качается меж граней пустоты,Ослепительной, как снежные цветы…Поговорим о горении.Сиянии. Полыхании.Как некотором прозренииВ дерзании и дыхании.Как некотором паренииНад кромкою мироздания.Горении — как творении,Стремительном созиданииТого, чему нет названияПока ещё, очертания —Лишь пламени трепетание,Биение и метание.О том, как огня движение,Мятущееся и страстное,Свершает преображениеНеведомого в прекрасное.О пламени — как о Боге,Чьё имя светло и чисто.О том, как болят ожоги.О том, как сгораем быстро…Как живу я? Как и все.Так, старею понемногу.По печальной полосеМчу к какому-то итогу.Не давлю на тормоза,Нарываюсь на тараны.А оглянешься назад —Только серые туманы.Всё осталось где-то там,Поразмётанное ветромПо кюветам, по кустам,По мелькнувшим километрам…Иногда хожу в музей,Душу хламом развлекаю.Привыкаю без друзей,Без любимой привыкаю.Словом, вышло всё не так,Как когда-то нам мечталось.Утешаюсь — мол, пустяк.Ну а что ещё осталось?Клясть окрестности? К чему?Клясть себя? Ещё глупее.Переехать в Кострому?Не хочу и не успею.В чём тут дело — разберётЛишь грядущая эпоха.Впрочем, ладно. Жизнь идёт.Что не так уже и плохо.Снимите шляпы, господа,Уходит человек.Сегодня он войдёт туда,Откуда сыпет снег.Набит провизией мешок,Припасена вода.И это очень хорошо,Не правда ль, господа?Шагать по белым облакамПредшественникам вследИ не страдать по пустякам,Как нам, остаток лет…Николай Душка
Причина ночи
Часть первая
Потёмки
1. Время душить
Свинью душили всем селом. Облепили её, как муравьи добычу. Возвышение шевелилось. Хвост, который высунулся из-под кучи, был с кисточкой, а то бы и не разобрать, что это там лежит на земле, подвижное, как желе, а сверху на нём куча мала. Хотя догадаться, чем заняты малыши, было нетрудно, каждый в селе знал, что если детвора собирается к кому-нибудь во двор, значит, зарезали свинью. Людей душить никого не приглашали. Делали это в одиночку, по ночам, если удавалось дотерпеть до ночи, или по сараям, чтоб никто не видел, если уж было сильно невтерпёж.
Дети побросали санки, горку бросили, рыть укрытия в снегу перестали и помчались во двор, куда раньше, может, и не ходили. «Душить пойдём».
Щетину уже опалили красивой, золотой соломой, свинью помыли горячей водой, соскоблили грязь с неё, брюшко отмыли, спинку оттёрли и уши вычистили, а то уши у неё были прегрязнючие, а вот теперь стали чистыми.
— А почему ей раньше уши не мыли?
— Да всё было некогда.