Журнал «Если», 1994 № 03

— До отъезда, — объяснил он, — я намерен сделать Хираму подарок, что-нибудь необычное, вроде большого золотого слитка. Богатства Патруля не ограничены, и на подобные траты у нас смотрят сквозь пальцы. Хирам, в свою очередь, не сможет отказать мне в моей просьбе. Я попрошу у него рабыню Бронвен и ее детей. Когда они будут моими, я официально отпущу их на волю и дам ей приданое. Я уже спрашивал ее. Если она сможет быть свободной в Тире, Бронвен предпочла бы остаться здесь, а не возвращаться на родину, где ей придется делить обмазанную глиной лачугу с десятью или пятнадцатью соплеменниками. Но для этого ей нужно найти себе мужа, а детям — отчима. Как насчет тебя?

— Я, я хотел бы… но вот она… — Пум залился краской.

Эверард кивнул.

— Я обещал ей, что найду достойного человека.

«Поначалу она расстроилась. Однако в этой эпохе, как и в большинстве прочих, романтика пасовала перед практичностью. Потом Пуму, быть может, придется трудно, поскольку семья его будет стареть, в то время как он — лишь имитировать старость. Однако благодаря странствиям по времени, он будет с ними в течение многих десятилетий своей жизни. Да и воспитание другое; американцы, пожалуй, более чувствительны. Видимо, все будет хорошо.»

— В таком случае… о, мой повелитель! — Пум вскочил на ноги и запрыгал от радости.

— Спокойнее, спокойнее, — ухмыльнулся Эверард. — Помни, по твоему календарю пройдут годы, прежде чем ты займешь свой пост. Ну, чего медлишь? Беги к дому Закарбаала и расскажи все Зорахам. Они будут готовить тебя к Академии.

«Что касается меня… нужно будет провести еще несколько дней во дворце, а затем можно и к себе, без спешки, с достоинством, не вызывая никаких сомнений или подозрений. Опять же, Бронвен…»— он грустно вздохнул, подумав о чем-то своем.

Пума рядом с ним уже не было. Мелькали пятки, развевался пурпурный халат — маленький пострел с пристани спешил навстречу судьбе, которую он для себя еще только сотворит.

Перевели с английского Александр КОРЖЕНЕВСКИЙ, Александр РОЙФЕ.

_{Публикуется с разрешения литературно-издательского агентства «Александрия»}

Норман Спинрад КАК ВСЕ НАЧИНАЛОСЬ

Как-то утром, не найдя себе более подходящего занятия, я отправился навестить своего двоюродного братца Таракана. Таракан жил на Восточном склоне горы в одной из кишащих ящерицами пещер. Таракан не охотился на медведей и не выращивал зерновые. Он целыми днями швырял комочки медвежьего жира, бизоний кизяк и протухшие фрукты о стену своей пещеры.

Таракан говорил, что он — Художник. Причем произносил слово Художник с заглавной буквы (хотя письменность пока еще не изобрели).

Каким бы невероятным это ни показалось, но у Таракана была женщина. Правда, самая страшная из всех, что живут на горе. Она целыми днями валялась на грязнущем полу Таракановой пещеры и смотрела на засохшие пятна медвежьего жира, заплесневелый кизяк и гнилые фрукты, прилепившиеся к стенам.

Она говорила, что сие есть выражение Тараканьей Души. Очень большой души.

Но уж очень вонючей.

Едва успев подойти к входу пещеры братца, я почувствовал запах едкого дыма. И точно — всю пещеру окутывал дым. А в самом центре сидели Таракан и его женщина. Они подожгли большую кучу сучьев и теперь вдыхали чад.

— Что вы делаете? — поинтересовался я.

— Балдеем, детка, — ответил Таракан. — Последнее изобретение.

— А что это значит-то?

— Вот видишь кучу сучьев, а? Сперва ее поджигаешь, а потом нюхаешь дым.

Я почесал в затылке, неумышленно раздавив нескольких любимых блох.

— А зачем?

— Ощущение, будто ты взлетаешь.

— Ты что-то не дальше от земли, чем я, — заметил я. — К тому же, еще и коротышка.

Таракан с отвращением фыркнул.

— Не твоего ума дело, парень, — сказал он. — Сие — лишь для Художников, Философов и Метафизиков (хотя Философов с Метафизиками тоже еще не изобрели). Взгляни-ка, вот моя последняя новинка!

К ближней стене пещеры прилип здоровенный комок медвежьего жира, в центр которого попал кусок бизоньей «лепешки». А все это добро было окружено красно-зелено-коричневой гнилью фруктов. Пахло произведение еще хуже, чем выглядело.

— Э-э… интересно… — промямлил я.

— Шедевр, детка, — гордо сообщил Таракан. — Я назвал его: «Душа Человека»!

— Э-э… «Туша Человека»? Подходяще…

— Нет-нет! Душа, не туша!

— Но, Таракан, ведь произношение по буквам еще не изобрели.

— Извини, забыл.

— Но так или иначе, — стараясь его приободрить, согласился я, — выглядит все равно Мастерски (что бы там оно ни значило).

— Спасибо детка, — хмуро произнес Таракан.

— В чем дело. Таракан? — поинтересовался. я, ибо выглядел он действительно скверно.

— Целую неделю мы ничегошеньки не ели.

— Так отчего ж ты не вышел и не убил медведя или кого-нибудь там еще? — удивился я.

— Я не имею права терять времени на охоту, — с негодованием воскликнул Таракан. — Я живу ради Искусства!

— Скорее всего ты умрешь ради Искусства, — ответил я.