Журнал «Если», 1995 № 05

Страсть может иногда перехлестывать за границы нравственных установлений общества. Герой набоковской «Лолиты» испытывал неодолимое и трагическое по существу влечение к нимфетке. Нельзя не видеть, что страсть Гумберта, подпадающая под статью уголовного кодекса, является сплавом чувственности и огромной душевной тоски, она толкает его к поистине самоотверженным поступкам, очищающим героя.

Говоря о «свойствах страсти», коснемся с должным благоговением и любви Достоевского к Аполлинарии Сусловой. В этой женщине были черты демонизма и жестокости. Он готов был терпеть унижения и острые страдания, которые приносили ему отношения с Сусловой. И тем не менее его мощный дух не мог побороть эту, как сказал бы нынешний аналитик, иррациональную страсть.

И, напротив, современная жизнь дает массу примеров того, как фрейдовское «сверх-я» (совесть, требование среды) коверкает целостное человеческое чувство. Мало ли мы знаем случаев несчастливых брачных союзов, заключенных под давлением именно этой силы.

Воплощение идей вели кого ученого и врача не обошлось без крайностей и перекосов. У нас, например, Фрейд попал в немилость и десятилетиями находился в числе авторов запрещенных. Сам Фрейд, упорно державшийся своей идеи о сексуальных праосновах психики, со временем внес в нее коррективы, а многие его ученики выдвигали на место исходных другие силы и начала.

Влияние фрейдизма сейчас почти необозримо. В нынешнем мире по мере распространения этой теории ее неизбежно коснулись вульгаризация и разложение. «Исповедание» фрейдизма нередко стало означать любование демоническими силами плоти.

Наше, отечественное «сексуальное освобождение», обязанное в немалой степени влиянию западной культуры и жизни, отличается отставанием во времени и какой-то окраской беспредела. У нас вообще, по гражданской невоспитанности, свободу частенько воспринимают как распущенность. Бескультурье ясно просматривается и в области «свободного секса». Авторы многих фильмов последних лет соревнуются в «дерзости» и «раскованности», а между тем пафос свободы, сбрасывания ярма фарисейства и лжи заменяется в них пафосом «сбрасывания всех и всяческих штанов». Иные срывают уже не штаны, а живую кожу, плоть трепещущую. Про некоторые спектакли и фильмы последних лет можно сказать словами двух подростков, вышедших после сеанса кино: «Чернуха с порнухой». — «Не понравилось?» — «Уже не колышет. Спокуха». На самом-то деле не такая уж «спокуха» (спокойствие). Зритель отвыкает от стыдливости, милосердия, от простой человеческой нормы, перестает оскорбляться безобразием.

Если в лучших «перестроечных» фильмах откровенность некоторых сцен оправдывалась, поскольку работала на общий замысел, как, например, в «Маленькой Вере» Пичула, то в рядовых киноподелках пристрастие к показу «физиологизмов» просто мешает уловить смысл, а то и подменяет его. Развертывается показ любовных отношений, в которых любовного и нет совсем — «ни соку, ни проку», как простодушно характеризовала случайные соития одна из героинь Ю. Трифонова.

На сцене секс-игру, не отягощенную психологической нагрузкой, представляют как легкую радость, а между тем подобная ситуация «в старину» влекла бы за собой драму, раскаяние, месть, бурю чувств. Сейчас это просто «телоконтакт». Уместно будет вспомнить русского философа первой половины нашего века Н. Бердяева, предупреждавшего об опасностях уже тогда ширившейся «ломки догматических рамок» (как это называлось), о роковых последствиях освобождения от всего «ветхозаветного»…

Естественно, нельзя игнорировать то, что именно лживость, замороженность советской жизни, в которой, как известно, «секса не было», породила размах отката, отказа от фальшивой «чистоты». Нельзя сбросить со счетов как плюс половой ликбез. Хорошо, что у нас все меньше перепуганных своими пубертатными бурями подростков и мы избавлены от профсоюзных обсуждений «аморалок». Но нельзя не видеть и того, как много абортирующих беременность учениц средней школы, брошенных молодыми матерями новорожденных, откровенных мечтаний девушек о карьере валютной проститутки. Во всех слоях общества процветает сквернословие; иной мэтр культуры, чтобы быть современным и раскованным, с экрана старается сказануть что-либо скабрезное. Исчезают традиционный этикет ухаживания, романтические жесты влюбленности, редуцируются истории сближения двоих.

Возвращаясь к Фрейду, нельзя не упомянуть, что создатель психоанализа во всех проявлениях культуры видел сублимацию половой энергии, т. е. возгонку ее в высшие формы. В свете сказанного безграничная сексуальная свобода может обернуться и некой опасностью. Не получится ли так, что юные существа, истратив себя на открывшуюся «свободу» и «простоту», приучатся жить «без соку и проку»? Не будет ли съеден их личностный потенциал стремлением к удовольствиям? Ведь постоянное потребление массовой культуры, пронизанной обезличенным сексом, опустошает эротическую сферу жизни молодых людей. Вспоминается «Венера Милосская» Сальвадора Дали: фигура богини на картине снабжена выдвижными ящичками и — пустыми…