Журнал «Если», 1998 № 07

Особая папка! «Лампы рта его»

Коль скоро мне выпала редкая возможность высказать наболевшее, скажу о переводах: не верьте! Если вы видите какую-нибудь нелепость в русском тексте, это еще не значит, что она была у автора. Сколько я встречал дичайших ошибок, причем порой даже в довольно хороших переводах! То в викторианской Англии джентльменов приглашают в публичный дом, хотя речь идет о пабе, то есть пивной (по-английски буквально «public house»). То переводчик живописует военного: сидит офицер в ресторане, а «грудь его туники заляпана фруктовым салатом». И этот неряха преспокойно беседует с сенатором и его супругой. А все потому, что «фруктовым салатом» военные прозвали орденские планки — такие, знаете, пестренькие полосочки, которые носят вместо медалей, чтоб не слишком звенело. А «туника» — это «мундир» или «китель», и прошу вас, читая переводную литературу, помните об этом. Гражданские, особенно в будущем — Бог с ними, может, они и впрямь носят туники и тоги. Но военные, полагаю, и в будущем не станут обряжаться в античные хламиды!

С военными у переводчиков много хлопот. То они требуют срочно подвезти на позиции амуницию — хотя зачем в разгар боя нужны ремни и портупеи, неясно: ведь по-английски «ammunition» всего лишь «боеприпасы». Или вот: «Там лежали стволы, набитые порохом». Если бы переводчик смутился нелепостью фразы и посмотрел в словарь, то бочонки с порохом не превратились бы в стволы. А безоткатные пушки не стали бы загадочными безоткатными (и даже в какой-то повести «несжимаемыми») ружьями. Офицер, услышав приказ старшего по званию, не заорал бы «ай-яй-яй, сэр!», а ответил бы «Слушаюсь!» или «Есть!», потому что «Aye, aye, sir!» — это именно «Есть!». И средневековый негодяй не целился бы в положительного героя из непонятного жавелина и не носил бы вельветовый костюм — он, разряженный в бархатный камзол, наставил бы в грудь смельчака копье. Всадник не стал бы натягивать вожжи (впрочем, тут уже не ошибка перевода, а незнание реалий). При взгляде на симпатяшку-официантку космопроходец не чувствовал бы себя рогоносцем — он ощутил бы себя готовым к атаке на невинность красотки (horny).

«Навстречу мне по дороге ехал перамбулятор с женщиной-водителем». Кто знает, как выглядит эта жуткая машина? Никто? Так я скажу: четыре колеса, люлька с ребенком, ручка. «Perambulator» — это детская коляска (обычно сокращается в «pram», но в словаре есть)! И женщина, ясно, не за рулем — просто катит колясочку… А как вы думаете, кто такой «гопстер»? Гопник-гангстер? Почти. Это — член республиканской партии…

Бесперечь путаются слова «кремневый» и «кремниевый»: то покажут нам средневековый кремниевый пистолет (добавить бы еще германиевую шпагу и селеновую аркебузу — все утеряны пришельцами, что ли?), то, напротив, продемонстрируют кремневые транзисторы. Не иначе, как вытесанные вручную лучшим мастером племени Серого Медведя, Уыхом.

Подводит переводчиков и словообразование, вызывая к жизни жуткую птицу рыбо-ястреба. Это ведь был ястреб-рыболов, а переводчик как-то забыл, что примененный им тип словосложения обозначает гибрид или «нечто среднее между». Например: «звероящер», «козлотур», «овцебык» (если вам пришли в голову «короед» и «птицеяд» — это не то, второй корень в этих видовых названиях происходит от глагола «есть»).

Еще одна распространеннейшая ошибка: диалог. Например, речь идет о пропавшем ребенке. «Теперь нам его, думаю, уже не найти, — говорит один. — Живым…» — «Какой стыд!» — реагирует собеседник (между прочим, злодей). Вот именно — какой стыд для переводчика, и ведь сделавшего вполне удачный перевод, даже абсолютно правильно справившегося с неоднозначным заглавием книги — это был «Салимов Удел», где «удел» — это и название городка («владения, территория, поместье»), и «участь». А усеченное «Салим» (от «Иерусалим») напоминает о городке Салем, знаменитом самым крупным в истории Америки процессом над ведьмами. Так вот, перевод очень недурен, и тем досаднее ошибка: «What a shame!» означает вовсе не «позор» и не «стыд», а «какая жалость!». A «Cheese!» или «Say „cheese“!», часто встречающиеся в англоязычных книгах, — это вовсе не «сыр», а «улыбочка!» или «спокойно — снимаю!», в зависимости от контекста. Сыр тут ни при чем — просто при произнесении этого слова губы растягиваются в улыбку, потому фотографы и просят произнести его. Общее место, как и случай с «публичным домом» или «стыдом». А вот поди ж ты, раз за разом переводчики наступают все на те же грабли… Лучше бы попросту — «Скажи: изюм…»