Журнал «Если», 2000 № 07

Но вот сознание собственной никчемности меня заедало. Вначале я пробовал что-то сделать. Меру моей тогдашней наивности трудно оценить. Помню, как однажды, оказавшись с каким-то поручением в Риге, в ЦК партии, я попросился на прием к секретарю ЦК по идеологии; им был тогда А. Я. Пельше, позже — первый секретарь, а еще позже — член Политбюро ЦК КПСС и председатель Комиссии партийного контроля. Тогда в ЦК было больше демократии, и я попал к Арвиду Яновичу без малейших помех. В Москве, в тридцатые годы, он бывал у нас в гостях; они с моей матерью знали друг друга еще по Красной армии; в тридцатые годы он преподавал историю партии в каком-то техникуме. К его чести, он не стал делать вид, что видит меня впервые — вспомнил и меня, и моего брата.

Предложив мне сесть, Пельше пригласил в кабинет и тогдашнего заведующего отделом пропаганды ЦК. И я стал изливать перед ними мое возмущение:

— Партийные работники, даже секретари райкома политически абсолютно неграмотны. Они даже не читают Ленина, они его не знают!..

Заявление это никакой паники не вызвало. Секретарь сказал мне:

— Надо обращать больше внимания на проведение политзанятий в первичных организациях…

После чего я и откланялся, поняв, что эта проблема партию не волнует.

Именно в то время, в конце пятидесятых, я начал писать. Вероятно, потому что хотелось видеть какие-то результаты работы, а в райкоме их не было и быть не могло. К тому же меня назначили помощником секретаря, й по колхозам ездить я перестал, так что время появилось.

Но я все острее чувствовал, что занимаюсь не своим делом. Стал думать о том, чтобы куда-нибудь уйти. Полного удовлетворения не давало и то, что я снова поступил в университет — на сей раз на филологический факультет. Заочно, разумеется.

В те времена объявили набор в милицию людей с образованием: «для улучшения качественного состава». Во мне взыграло юридическое прошлое. И когда в райком пришел начальник райотдела, с которым я был на дружеской ноге, как и со всеми районными руководителями, я сказал ему:

— Поговори с хозяином, чтобы отпустил меня к тебе.

— А ты что — в самом деле пойдешь?

Он не мог поверить, что мне нужна не должность, а работа.

— Пойду.

Я пропустил его к секретарю. Вышел красный, как из парной.

— Ну?

Капитан махнул рукой:

— Еле ноги унес…

Позже досталось и мне. Однако вскоре, когда освободилось место прокурора района, сам же секретарь предложил мою кандидатуру. На этот раз не согласилась прокуратура республики: у них был свой кандидат, да и опыта у меня на самом деле было маловато. Хотя тот прокурор, с которым я работал раньше, на эту должность попал из вторых секретарей райкома.

Свалить по-хорошему никак не выходило.

Итак, выход из душевной неудовлетворенности почудился (наконец-то!) в литературной работе. Было мне тогда уже под тридцать.

То, что я тогда писал, не имело к фантастике никакого отношения. Начал я с вполне реалистических рассказов, для которых воспользовался наблюдениями, почерпнутыми в колхозах. Написал три рассказа, из которых один был сразу же опубликован в районной газете, выходившей на обоих языках, и потом перепечатан в нескольких других районах. Он оказался злободневным: в то время начали возвращаться из лагерей люди, участвовавшие в войне по другую сторону фронта — бывшие легионеры СС. Несколько позже рассказ был перепечатан в альманахе «Парус». Это издание, принадлежавшее русской секции Союза писателей Латвии, выходило два раза в год ничтожным по тем временам тиражом. Но для меня это было великим событием.

Другой рассказ, тоже на колхозную тему, несколько позже опубликовал рижский журнал «Звайгзне» — издание типа московского «Огонька». Третий нигде не пришелся ко двору — и слава Богу.

Писать реалистические рассказы мне вдруг расхотелось, и я принялся за юмор и сатиру. Мне почудилось, что к этой литературе у меня есть какие-то особые способности. Будучи идеологически выдержанным, жало своей сатиры я прежде всего обратил против враждебного нам капиталистического строя и его крупнейших представителей.

Незадолго до этого в Риге начал выходить новый журнал под названием «Дадзис» — чертополох или репейник. Он соответствовал московскому «Крокодилу». Туда я и отвез свой первый сатирический опус. Там прочитали, одобрили и попросили писать еще. С ходу написал второй рассказ. Он понравился еще больше. Я стал получать гонорары. В редакции журнала меня признали. Я начал сотрудничать там регулярно, все чаще переходя и на внутренние темы.

Редакция журнала была немногочисленной, и люди подобрались очень хорошие, с которыми хотелось дружить и работать. В отличие от райкома, где нравы требовали, мягко выражаясь, постоянно наблюдать друг за другом, не прощая ни малейших отклонений от принятых норм поведения. Мне хотелось работать так, как работали ребята в журнале: свободно, без формальностей и чинопочитания.

И однажды я сказал, как бы между прочим:

— Если у вас когда-нибудь освободится местечко — я бы с радостью…

Я был уверен, что такое вряд ли случится: из подобных редакций люди по доброй воле не уходят.