Журнал «Если», 2001 № 09

Собственно, истоки подобного положения вещей в нашей фантастике уходят достаточно глубоко. У Ивана Ефремова семья полностью замещена совершенно иной системой отношений. В романе «Туманность Андромеды» есть специальная глава, где в подробностях смоделирована интернатская система образования и воспитания. Родительским чувствам здесь оставлено ничтожно мало места. Во всем огромном наследии Аркадия и Бориса Стругацких до крайности трудно сыскать не то что семью, а хотя бы любовь с легчайшими оттенками плотскости. Все плотское носит отпечаток нечистоты, ущербности. Стругацкие развели любовь возвышенную и любовь земную бесконечно далеко, можно сказать, поставили их в разные углы своеобразного манихейского ринга: страдающая возвышенная Кира — идеал, который не стоит трогать руками; пошлая проститутка Нагель — персонифицированная грязь. Даже самые яркие женские образы в романах и повестях Стругацких едва ли не бесплотны. Капризные, упрямые, прекрасные и непонятные существа — женщины — не очень-то слушались блистательного пера АБС. Некоторых, особенно строптивых, приходилось лупить. Как, например, Майю Тойвовну Глумову в ее юные годы… Единственный по-настоящему живой и обаятельный персонаж слабого пола и, кстати, единственный твердый адепт семьи у Стругацких — Гута из «Пикника на обочине». Ее семья страшней полночного кошмара. С необыкновенной точностью передано состояние ячейки традиционного общества, которую ломает и корежит нечеловеческое будущее. И вместе с тем само состояние семейности производит на читателя впечатление чего-то странного, темного и неестественного. Соответственно, хотя фреска об интернате будущего («Полдень. XXII век») у Стругацких гораздо мягче и человечнее, чем аналогичный раздел ефремовской утопии, но суть здесь та же. Интернатская. Герои Генриха Альтова и Георгия Гуревича — воплощенная бездомность. Бездомность, возведенная в куб. Может ли быть семья у какого-нибудь умопомрачительного Январцева? И если да, то какая же экзотика должна стоять день за днем внутри такой семьи?! Звездопроходцы и прогрессоры, рожденные в СССР, никогда особенно не стремились стать счастливыми отцами…

Впрочем, есть некоторые исключения. В перестроечном по году рождения рассказе Эдуарда Геворкяна «Прощай, сентябрь!» вся человеческая цивилизация поставлена на фундамент наставничества. Интернаты, Ефремова и Стругацких доведены до гипертрофии: наставник-педагог отвечает за десяток детей, единственных в своей жизни. Дети с очень раннего возраста не знают родителей. Какая уж тут семья! Педагогическая машина, отлаженная, казалось бы, до совершенства, тем не менее дает сбой. Сторонники традиционной семьи в этом обществе слывут маргиналами, невоспитанными отщепенцами, но все-таки их голос звучит намного громче и явственнее, нежели в ефремовской утопии. В сущности, «Прощай, сентябрь!» — осторожная антитеза коммунарскому Полдню… Прошло десятилетие. Рассказ «Кто подарки нам принес?» рисует принципиально иную картину. Лейтмотив: оторвать ребенка от родителей, лишить его положенной порции любви — значит, совершить настоящее преступление. Симпатии читателей на стороне отца, стремящегося соединиться с сыном, даже если придется рискнуть жизнью и нарушить закон. Никаких полутонов, никаких намеков, все вычерчено до графической ясности. То, что в прежнем рассказе Геворкяна сказано едва слышно, почти шепотом, здесь пребывает в полутоне от крика. Еще одну антитезу предлагает роман Сергея Лукьяненко «Звезды — холодные игрушки». Здесь интернат откровенно дрейфует в направлении казармы. Любопытно, что при этом Лукьяненко не пытается найти адекватный заменитель в виде традиционной семьи. Скорее, он ставит эксперименты в блоке отец-сын, воспитатель-воспитуемый, т. е. опять-таки наставник и ученик. Казарма — не то. Что конструктивнее? Идеальный наставник смоделирован в другом романе — «Дневной дозор» С.Лукьяненко и В.Васильева, — и он гибнет… из-за любви к женщине. В текстах Лукьяненко женщина может играть роль боевой подруги, даже любимой, но как воспитатель она не нужна; отец и сын прекрасно обойдутся без нее. Женщина — лишняя.

Создается впечатление, что устремленные ввысь и вдаль звездные капитаны «золотого века» нашей фантастики не ходили по грешной земле, они летали, не чуя под собой ног, а потом вдруг застряли, оглянулись, еще не ощутив перемены, а вокруг… 90-е. И все то, чем они когда-то пренебрегли, от чего оторвались в свою высь и даль, нагнало их и отомстило. Они не желали производить на свет и воспитывать детей? Теперь дети, воспитанные не ими, не желают знать, чем болели их сердца, ставят их ценности ни во что и глумятся над их перегоревшей борьбой… Что им осталось? Тосковать по звездопроходчеству, первооткрывательству, прогрессорству.

* * *