Журнал «Если», 2001 № 10

Рейвен вдруг вздрогнул совершенно по-человечески и поджал лапы. Не хватало только прочувствованной слезы. Но вместо этого Рейвен заговорил:

— "Сокол в ррощу улетел, на кобылку недрруг сел… А хозяйка ждет милого, неубитого, живого…" Он умолк. Молчал и пораженный Вронский. Потом сказал:

— У вас превосходная память…

— Прросто ворронья… — ответил Рейвен. — Это стихи прревосходные… Передана приррода… Только прро соколов зррря…

Тут они снова умолкли. Оба.

Действительно, Соколов, да еще к ночи, поминать не стоило. Мощные, беспощадные, полу-ночные, полу-дневные, они были вроде тайной и явной полиции. Когти и клювы были у всех Птиц. Но Соколы, да еще при чудовищно зорком глазе, пользовались ими особенно умело — и жестоко.

Дальше они говорили как люди, спаянные общей бедой. Вронский знал, что Рейвен безошибочно почувствует напряжение и тревогу в его голосе, как бы далеко он ее не загонял: но объяснить ее причину Рейвену, слава богу, было явно не под силу.

Однако что-то было неладно и с самим Рейвеном. Проработав с Птицами полтора года, Сергей наловчился хотя бы грубо различать их основные душевные состояния. Он мог ошибиться в степени напряжения, но характер его он почти не путал.

Рейвену было не по себе. Через силу, хотя медленно и учтиво, он вел свои обожаемые литературоведческие диалоги, перескакивая с языка на язык — на армянском он говорил с особенным удовольствием, хотя Вронский его совершенно не знал. Рейвену это было известно; и то, что он все время сбивался на "хайк", означало предельную отягощенность какой-то другой мыслью…

Наконец Рейвен смолк. Изо всех сил стараясь не пользоваться клювом, он вытащил концом махового пера золотые часы на цепочке, но открыть их без помощи клюва нечего было и мечтать. Наконец крышка отщелкнулась.

— Прраво, я засиделся… — со вздохом сказал он. — Что ж, доррогой дрруг, мне порра… На бюст Пандорры…

Он повторил это несколько раз, но уходить отчего-то медлил. Тогда решился Вронский.

— С вами что-то неладно?.. — спросил он тихо.

— Нет, — спустя длинную паузу ответил Рейвен. — С вами.

— То есть как?.. — непонимающе взглянул на него Вронский.

Рейвен потопал по ковру пыльными штиблетами. Ковер немедленно отозвался равным количеством пыли, замерцавшей в косом луче настольной лампы.

— В-вы знаете, — нехотя сказал он, — ведь мне не доверряют… Даже свои… Дурраки… Тысячи лет пррожить ррядом с человеком и даже не старраться его понять!.. А человек старрался… Вот Эдгарр или Горрький… или Александрр… Та пррелестная легенда, что вы мне ррасказали, об оррле и ворроне… Ведь в ней есть прравда… Падаль прриятнее на вкус, падаль легче усваивается, падальщиком быть благорродно, и все же иногда хочется перременить судьбу… На мое несчастье, я еще и научился рразбирать ваши буквы и слова… Черрез это я стал слишком близко к вам и отдалился от наррода Ворронов…

— Не переживайте, Рейвен, — сказал Вронский, — в истории это не первый случай…

— Настолько-то я гррамотен, — сухо отрезал Рейвен. — Однако не во мне дело… Сегодня днем я был прриглашен по служебной надобности в Депарртамент Сов. Они мне тоже не доверряют, но обойтись без меня не могут. В кабинете белобррысой Сипухи, которрая вылетала пообедать мышами в виваррии… Там кррутился магнитофон. Звук выкключили, но не до конца мой слух вы карр… знаете… Говоррил человек… но с пррекрасным совьим выговорром…

Он нервно клюнул пуговицу собственного плаща. Пуговица брызнула черными осколками.

— Это была инфоррмация на вас, дрруг мой, — брюзгливо сказал Рейвен. — Там говоррилось, что вы злостно и не перрвый месяц наррушаете пятый пункт… а-арркрр…

Вронский медленно встал из кресла.

— И какие доказательства? — тихо спросил он.

— Кррутые… Кошачья шеррсть на вашей курртке…

— И все, что ли?..

Рейвен сожалеюще покачал головой.

— Этого вполне достаточно, ддрруг мой… Совы не шутят… К тому же из-за океана пррилетел Белый Оррлан, и все кррайне осложнилось…

— Что же теперь делать?.. — тоскливо пробормотал Вронский. — Вот ведь ерунда какая…

— Дрруг мой, эт-то не еррунда! — рокотнул Рейвен. — Даже если вас просто firre… туррнут… уже стррашновато. А уж с пятым пунктом все прроисходит много серрьезнее…

Его передернуло.

— Какая еррунда! — злобно каркнул он. — Сам террпеть не могу этих ворровок и разбойниц!.. Рразорряют гнезда, жррут птенцов!.. Но люббой взррослый воррон может прробить ей черреп! В конце концов это лич-чное крронк… дело людей, кого они прредпочитают. Они сами м-млекопитающие и плотоядные… Нет, непрременно нужно лезть, дирректировать, рразводить кк-кампании…

Вронский только кивал, не слишком хорошо улавливая, что говорит Рейвен.

Время утекало.