Журнал «Если», 2004 № 9

В последний раз он подарил им дорожные шахматы. Антонина твердила, что правильнее было бы купить роликовые коньки… Только переломов им не хватало… Антонина была инфантильна, непростительно ребячлива, она привыкла жить за ним, как за каменной…

Он вдруг понял, что никогда ее больше не увидит. В осознании этого факта не было истерики: мысль была простая и почти естественная — здесь, на темном базаре, в свете керосиновой лампы и мерцающей гирлянды над прилавком напротив, под взглядом бесформенной тени с сине-черным неподвижным лицом…

Право продавать и быть проданным. Право покупать и быть купленным.

Он вспомнил летний день… Тогда на его руке еще не было кольца. Они с Тоней гуляли вместе едва ли не в первый раз. Вместе ели мороженое. И забрели на такой же рынок… нет. На обыкновенный вещевой рынок, он тогда был возле Республиканского стадиона. Собирался дождик… И Тоня сказала, что у него нет летней куртки. И они пошли вдоль рядов, и Тоня смотрела на него…

Кажется, больше она никогда так на него не смотрела.

Он примерил одну куртку, потом другую… А Тоня критически оглядывала его и говорила, что он достоин лучшего. И когда, наконец, они совсем разуверились в возможностях вещевых рынков, им подвернулась женщина лет пятидесяти… рыжая с проседью… И у нее над прилавком висела вот эта куртка.

Черная, мягкая… Андрей надел ее, и Тоня его обняла. И рыжая женщина улыбалась, глядя на них.

Они купили куртку — кажется, женщина сбавила им десятку… На куртке была застежка-«молния», и на каретке висел брелок из нержавейки — вроде как рыцарский герб.

Они обнимались весь день. И куртка с тех пор пахла Тоней. Ее кожей, ее духами. Даже когда ее стирали или забирали из химчистки — она все равно пахла тем днем, летним дождиком, Тониной влюбленностью.

Андрей содрогнулся и поднял голову. Черная тень, будто решавшая его судьбу под гирляндой напротив, шагнула вперед, заняла собой все пространство перед прилавком с купальниками. Андрей увидел, как в страшном сне, круглое лицо с холодными глазами навыкате.

— Всё, — еле слышно сказал продавец. — По твою душу… И надолго. Такую мебель сейчас…

В этот момент наперерез круглоголовому метнулась маленькая, подрагивающая, невзрачная тень. Замерла между Андреем и его скорой судьбой.

Подняла неуверенную руку.

Там, где у человека находится кисть, у тени была зажата металлическая вещица. Брелок из нержавейки — потускневший, но все еще разборчивый: какая-то птица… Цветок… Щит…

— Иди, — еле слышно сказал продавец купальников. — Вспомнил-таки… Иди, и удачи тебе. Удачи…

Андрей, пошатываясь, выбрался из-за прилавка.

Вокруг был чужой мир — настолько чужой, что даже космический холод каких-нибудь марсианских пещер в сравнении с ним показался бы уютным. Маленькая тень стояла, покачивая металлической подвеской, как свечой. Дождавшись, когда Андрей подойдет, она повернулась и двинулась вдоль ряда — среди черных теней. Среди неверных огоньков. Среди бредового мира, в который Андрей отказался бы верить — если бы не суровая необходимость.

И Андрей двинулся следом.

… Курточка была совсем легкая — сколько-нибудь серьезный дождь пробивал ее навылет. Она не умела выдерживать сильный ветер; зато в ее кармане однажды раскрошилась Тонькина пудра: почему-то ей некуда было положить пудреницу. И Андрей предложил свой карман. А пудра возьми и тресни…

С тех пор монеты, которые Андрей ссыпал в карман, оказывались подернуты тонким слоем пудры.

Маленькая тень шла впереди. Андрей еле поспевал за ней; тень несла перед собой брелок из нержавейки, как факел. Как верительную грамоту. И большие тени расступались перед ней — и перед Андреем.

… Что с ней случилось потом? Она потерлась… Лоснились локти, карманы в сотый раз прорвались и уже не подлежали починке… Полгода курточка праздно висела в шкафу, а потом Антонина, безжалостная к хламу, вынесла ее к мусорным бакам.

Почему жена никогда не советуется с Андреем — даже в делах, которые явно его касаются?

Маленькая тень запнулась. Замедлила шаг. Опустила руку с зажатым в ней брелоком. Оглянулась на Андрея; он не видел ее лица, только угадывал. Это было лицо подростка, девушки, а может, и мальчугана. Очень короткие волосы и узкий подбородок мешали точно определить…

Вокруг сомкнулись тяжелые взгляды. Нахлынул страх…

… Они гуляли с сыновьями, Игорь был у Тони в «кенгурушке», а Костя — у Андрея. Памперс был бракованный или какая другая техническая неприятность — но куртка оказалась мокрой насквозь. Костик смотрел на отца круглыми голубыми глазами, нерешительно улыбался, а водопад тем временем пробивался сквозь «кенгурушку», а Андрей хохотал, и в смехе его не было ни капли притворства — в тот момент он гордился сыном, как если бы тот полетел в космос…

Брелок из нержавейки дрогнул — и поднялся снова.

Маленькая тень шла от ряда к ряду, темные силуэты расступались перед ней, и следом шел Андрей. Шелест полиэтилена над головой становился громче… Сквозь обычные базарные звуки — шорохи, голоса, бормотание радио, позвякивание, потрескивание — вдруг прорвался шум мотора…

Андрей увидел выход.