Журнал «Если», 2004 № 9

Естественно, она устроила ему скандал. Благо, повод имелся роскошный. «Куда ты теперь пойдешь?! — кричала она, комкая в руках посудное полотенце. — Кому ты нужен?! Там у тебя была перспектива, мог стать начальником отдела, а теперь что? Все с нуля… Что? Лох и самодур? Он — лох? Да ты сам лох последний! Фирма расширяется, от заказов отбоя нет, вот тебе и «лох»! Ты всегда был неудачником! Мямлей и неудачником!»

Он не выдержал, взорвался в ответ. Впервые назвал жену шлюхой, хотя вроде бы никаких оснований к тому не было. Просто слово на язык подвернулось.

Весной подали на развод.

Разошлись они на удивление мирно, даже при разделе имущества особых ссор не возникло. На какой-то миг обоим подумалось: а может?… Нет. Не может и не хочет.

Мосты сожжены.

Новая квартира, полученная в итоге сложного размена, его раздражала. Тесная, пыльная, с низкими угрюмыми потолками. Паутина трещин по старой штукатурке. Рассохшаяся столярка дышит на ладан, ржавые переплетения труб в сортире — словно кишки чугунного монстра вывалились наружу.

Он еще не знал, что проживет в этой квартире всю оставшуюся жизнь.

Он верил в лучшее.

Получалось скверно. Жизнь методично, год за годом, макала его мордой в грязную лужу, натекавшую из чугунных кишок. Со временем он перестал верить. А потом — и хотеть чего-либо. Нашел новую работу: теперь ежедневно приходилось ездить на другой конец города, вминаясь в человеческое месиво, заполнившее дребезжащее нутро троллейбуса. Отсиживать положенное у антикварного компьютера, беззвучно матерясь: памяти не хватало, места на винчестере — тоже, PhotoShop то и дело зависал.

В сравнении с нынешним начальством бывший шеф казался изящным и остроумным, человеком редкой души.

Он начал зазывать к себе приятелей и устраивать в постылой квартире холостяцкие попойки. Выпив, на какое-то время становился веселым, шутил, рассказывал байки, азартно резался в карты и думал — еще не все потеряно! Еще выкарабкаемся, встанем на ноги, снова женимся…

Во второй раз он так и не женился. Приятели заходили все реже, гулянки вместо веселья рождали мутный угар, байки иссякли, а новые не придумывались. Начало пошаливать сердце, за ним — почки. Вроде бы в Перми у него объявилась внебрачная дочь, итог левой командировки, но он так и не удосужился съездить — проверить, проведать.

Жизнь проплывала мимо: троллейбус, где ему не нашлось места.

Она после развода перебивалась случайными заработками. Научилась жестко и зло «отгавкиваться» по любому поводу, из-за чего долго нигде не держалась. В конце концов, продав квартиру, уехала в Крым, к двоюродной сестре. Там скоропалительно вышла замуж, через полтора года развелась. Следующий брак устоял дольше: со стареющим бухгалтером Чижовым удалось прожить десять лет. Без особой любви, но и без скандалов. Затем бухгалтера окрутила молодая смазливая вертихвостка. Снова развод. Через полгода бухгалтер женился на разлучнице. Девица явно рассчитывала поскорее вогнать дряхлого супруга в гроб и получить наследство, но просчиталась.

Бухгалтер намеревался пережить всех своих жен.

Вернувшись в родной город, ей удалось устроиться на скудно оплачиваемую должность корректора в местной газете. К вечеру глаза слезились от вычитки гранок, а губы сводило от кривых ухмылок при чтении «перлов». Пришлось купить очки в дешевой оправе из пластика — зрение стремительно «садилось». В волосах пробилась седина, в голосе — хрипотца вкупе с визгливыми нотками. Она прекрасно понимала: это конец. Стервозная и несчастная, «старая мымра» ничего не могла и не хотела менять.

Ребенка она так и не родила, несмотря на три замужества.

Не сложилось.

Он шел медлительно и осторожно, опираясь на палочку.

В последнее время, которого оставалось совсем чуть-чуть, ходить стало трудно, но полезно. Так говорил профессор Коногон, Ираклий Валерьевич, а докторов надо слушаться. Если, конечно, хочешь докоптить свой кусочек неба. День выдался никакой, один из многих никаких дней. Ноябрь простуженно сопел над городом, размышляя: чихнуть в платок или сойдет и так? Под ложечкой сидел старый приятель — голем. Ковырял сердце плоским ногтем, отслаивая пласты вязкой, привычной боли. Скоро голему на свободу.

Очень скоро.

Надо больше гулять пешком, чтобы отдалить неизбежность.

А зачем?

Черноглазовскую опять перекопали, ремонтируя дорогу, поэтому он свернул на Кацарку, мимо химчистки. За два квартала до парка, возле булочной, остановился. Огромный пласт, хрустя, обвалился с сердца, но голем сейчас был ни при чем. При чем были время и место, случай и судьба.

— Здравствуй…

— Здравствуй.

Она усмехнулась, сидя на лавочке у подъезда. Самое время пожелать друг другу здоровья. И приступать к обсуждению пережитых инфарктов-инсультов, делиться результатами анализов, гордо демонстрируя фарфор зубных протезов. Вместо этого она встала, тайно радуясь, что утром не поленилась сделать макияж. Смешно, конечно. В их-то годы…

У ног хозяйки вертелся маленький пекинес. Такие собачки скрашивают одиноким старухам вечера. И гулять опять же полезно, с собачкой.

— Как ты?

— Ничего. А ты как?

— Никак. Давно не виделись…