Журнал «Если» 2007 № 01

— Значит, исстрадался в пути? — спросил розмысл, делая вид, что внимания не обращает на смущение Добрыни. Тот сидел в китайском походном халате, вытянув ноги в домашних узорчатых бабушах.

— Всяко приходилось, — кратко отозвался гусляр, занятый хлебным вином. — И балабанить приходилось? — спросил розмысл. — А чего ж не сбалабанить, аще чужое, как твое лежит? — вопросом на вопрос ответствовал странник. — Значит, и денежкам чужим глаза протереть сможешь? — А чего ж не протереть, коли они в твою сторону смотрят, — не смутился гусляр. — Надо же им настоящего хозяина показать. — Один до Энска добирался? — продолжал неторопливый допрос розмысл. — Сотоварищи, — сказал гусляр, вытирая рот и бородку ладонью. — От антонова огня в нашем тяжком странствии ближник мой сгорел. Папаша, — вдруг взмолился он, — не томи ты меня расспросами, от твоего изобильного стола глазам больно делается. Дай спокойно барашку внимание уделить да соленых рыжиков отведать. Склонился над балдашкой с грибами, пальцами самый крепенький вылавливает.

— Сыться, — согласился розмысл. Повернулся к хмельному Добрыне. — Думал я над твоими словами, — сказал он. — Возможное это занятие, храбрость к тому нужна отчаянная, да и голову поломать придется, как алембик для человека соорудить, как не дать ему о землю разбиться, когда у дракона разгонные силы кончатся. Но человек нужен особый, крепкий нервами и стойкий душой. Кого предложить можешь?

— Себя! — фыркнул Добрыня. — Мы уже про то говорили, — качнул головой розмысл. — Статями вышел, тебе на змее уже не летать. А аще с Алешею поговорить? Не возьмется ли он за сей тяжкий и опасный труд? — Попович, — отрицательно мотнул головою Добрыня. — У него страх перед небом с молоком матери всосан. — Эй, гусляр, — вдруг спросил розмысл. — Есть в тебе отчаянность и желание что-то доброе сотворить на пользу матушке отчизне? Не все же тебе охальные песенки петь по кабакам, расхожим местам и теремам? Гусляр приподнял зажаренную баранью ляжку, взмахнул ею укоризненно, торопливо пережевывая откусанное и всем своим видом показывая, что вотвот будет готов к ответу.

— Оно, конечно, отчизна! — сказал наконец он, глотая полупрожеванный кус и напрягаясь шейными жилами оттого. — Только что она мне доброго сделала, чтобы заради нее расстараться хотелось? Нет, это не по мне. А охальные песни что ж, за охальные песни всегда больше платят. — Разве не хочется видеть родину свою во славе и силе? — удивился розмысл. — Сам посуди, — взмахнул бараниной гусляр. — Станет родина богатая да сильная, правители мудрые, воины отважные, купцы тороватые, землепашцы усердные, ремесленники умелые, женщины верные, дети разумные, попы бескорыстные — о чем тогда песни петь? Где ост рое слово взять, чтобы слушающих до глубин души проняло? А пока… Погляди вокруг — родина нищая да слабая, правители глупые да бездарные, воины трусливые, купцы жадные, землепашцы ленивые, ремесленники безрукие, женщины блудливые, дети… черт их делал этих детей и неизвестно чем… Тема! А мне душевно хорошо, когда я в теме. С диатрибами всегда легче выступать, им народ внимательнее славословий внимает. — Ты про воинов трусливых… — грозно сказал Добрыня. — Да я ж не про всех, — поднял примирительно руки гусляр. — Есть и истинные богатыри, один из них даже с нами за одним столом сидит, но в массе-то, в массе! Ты одну лишь Кантемировскую дружину возьми — алчны, глупы, безрассудны!

— Такого орла только в небо пускать, — сказал Добрыня недобро, — всех с высоты обгадит. Да, что и говорить — каждый орел свою цель на земле имеет. Сиди тихо, пока в ухо не блябнул! Нечего мне здесь кадыком трясти да горло распускать! И по глазам отчаянным и диким видно было, что желает блябнуть, едва даже сдерживается, жаждущий кулак другой рукою удерживает.

И все же открыла, открыла немытёха певучая глаза им на жизнь!

Поэтому, провожая гусляра, розмысл жадить не стал — добро ему серебра и ходовой торговой меди отсыпал. Знать бы, где доведется упасть, соломки бы подстелил!

5

«Жить стало лучше, жить стало веселей», — сказал князь Землемил.

Может, оно и так, скоморохи с детинцев не уходили, ложкари рассыпчатые мотивы выстукивали, плясуны да плясуньи хороводы водили, крутились с отчаянным визгом и притоптыванием, иной раз из далеких земель кудесники да алыры приезжали, бесконечные ленты из черных шляп вынимали, пламенем плевались, метровые сабли заглатывали с аппетитом невероятным, гусляры то и дело выступали — Князь на зрелища денег не жалел. Успех любому правителю обеспечен, аще дал он подданным своим хлеба и зрелищ. Если же не хватает хлеба — дай водки. Тогда и на зрелища тратиться не придется, пьющий человек представления разные сам создает, и скандалов хватает. Немедленно по Энскуграду расползлись тайные и явные блудилища, где народ предавался порокам. Каждый мог найти занятие по душе. А по городам и весям толкались борцы, черную дань собирая для князя. Известное дело — без денег любое начинание кажется бесплодным.