Журнал «ЕСЛИ», 2008 №3

– От любого рукотворного, – наставительно сказал Механик. – Свет – от Бога, и не нам за Божьи дела браться! Они молятся, и у них светло!

Я постарался не смеяться, потому что пообещал.

Тут его позвали к телефону.

Молчаливый сын Механика, которого тот частенько забирал с продленки к себе на работу, сидел за столом у окна и никак не реагировал на нашу болтовню. Вытянув губы трубочкой, он склонился над альбомом, куда перерисовывал с календаря турецкий отель. Городушки из кубиков выглядели вполне законченными, и мальчишка уже взялся за небо. Выбрал из большого набора коротенький серый карандаш, оставил в углу свободный кружок солнца, и начал не слишком умело заштриховывать все вокруг.

– Давай покажу, как…

Механёнок охотно отдал карандаш мне.

– Смотри, закрашиваем равномерно все небо…

– А солнце? – возмутился мальчишка.

– Не спеши! – я закончил и взял ластик. – А теперь – вот так, только слегка, не нажимая…

В относительно ровном сером небе появилась круглая светлая проплешина.

– Ух ты! – детскому восторгу не было предела. – Как настоящее!

Вернулся Механик, озабоченно глядя на часы.

– Извини, – сказал я. – Давай… и я побегу.

– А подождать можешь? – спросил он, думая о чем-то своем. – Или лучше – пойдем со мной. А то уже без одной минуты!

Он завел меня в пустой кабинет, задернул шторы, не включив света, и достал из шкафа молельный коврик. Что-то новое.

– Сейчас ты увидишь простой, но веский довод, – заявил Механик.

– В пользу чего? – спросил я, но он не ответил.

Механик ослабил узел галстука, расстегнул пиджак и опустился на колени, повернувшись лицом к окну.

– Дева Мария, несущая нам благость и успокоение! Иисус, сын ее, принявший наши грехи! Аллах, великий и всемогущий! Изида и Один, Ра и Кетцалькоатль! Не оставьте нас во тьме, детей ваших грешных!

Я понял, что для закупки реактивов и фотобумаги мне пора подбирать другого дилера.

Механик не прерывал своей страстной молитвы. Он плотно прошелся по греческому и северному пантеону, надолго застрял в Индии, поблуждал в Латинской Америке, и все это представление выглядело бы не только смешным, но и противным, если бы Механик не начал светиться. С каждым новым словом, с каждым искренним обращением темная комната становилась чуточку светлее. Он просил за себя и близких, за друзей и врагов, за страну и мир. Яхве и Иштар, Перун и Инти внимали его призыву. Свет струился из его рук, лепестками разлетался по комнате, отбрасывая случайные блики, меняя цвет от розового и золотого до голубого и фиолетового.

Я жил, не задумываясь, почему любые храмы чуть светлее остальных зданий. Почему заряженные амулеты – «светики», которые в киосках можно было взять на сдачу с пива, – могли на несколько минут осветить небольшое пространство вокруг себя. Почему во всех крупных фирмах обязательно присутствовал мелкий служка какой угодно конфессии, проводя время в молитвах и поддерживая «субъективный фактор». Всё это мне казалось естественным, я не помнил другого.

И, наверное, не так важно было, к кому обращался Механик, коли его искренность притягивала свет.

Когда он замолчал, комната приняла обычный вид. Механик поднялся, свернул коврик и открыл дверь в коридор. Мы вернулись к его рабочему месту. Первое, что бросилось в глаза, это сияющие экраны мониторов. Я любил яркие цвета, которых так не хватало в обычной жизни под вечно серым небом.

Никто из коллег Механика не выказывал удивления – видимо, к подобным экзерсисам все уже привыкли.

– Держи!

Он достал из стола непрозрачный пакет. Внутри зашуршали мешочки дорогущего проявителя.

– Слушай, Мих! – после увиденного мой вопрос казался неуместным, но я не мог не задать его. – Ходят слухи, скоро появятся новые биолампы, с постоянной светимостью и долговечные. Какой-то принцип, обратный фотосинтезу. Что скажешь, это реально?

Он посмотрел на меня как на больного. Я ждал очередной отповеди, но Механик был крайне конкретен:

– Савва, ты меня удивляешь! Если такая штука возможна, то твои лампы будут выжигать кислород, разменивая его на люминофорное свечение материала…

Я думал, что он разовьет мысль, но на это Механика уже не хватило:

– И свет – это другое! Светло вокруг, когда у тебя светло внутри!

Одухотворенный вид не помешал ему взять с меня надбавку за срочность.

Уже смеркалось. Я взбежал по ступеням дома, в котором провел свое детство.

Бабушка обрадовалась, засуетилась:

– Совсем забегался, совсем замотался! Как знала, что зайдешь – только суп выключила! Мой руки, и на кухню!

Усадила меня к столу и загремела тарелками.

– А что вы делали со светом, ба? – спросил я. – Вот когда были молодые – куда девали такую прорву света?

– Да разве ж была прорва-то? – удивилась она, замерла с половником над кастрюлей. – Откуда бы взяться-то чему: жили небогато, сорок ватт вкрутишь – уже буржуйкой обзывают. Ты же, наверное, и не помнишь – электричество было сто десять вольт, а лампы – вон с поварешку размером.

– А как же вывески, гирлянды, реклама, иллюминация? Бабушка усмехнулась чему-то своему, давно забытому.