Журнал «ЕСЛИ», 2008 №3

Ускользнуть из дому незаметно не удалось. Подвела легкая склонность к нарциссизму: Артём задержался в прихожей перед зеркалом, поправил галстук, развернул плечи, вскинул подбородок, изучил свои тонкие породистые черты анфас, затем скосил выразительный глаз и изучил их в три четверти. Ну и докрасовался, естественно…

– Куда ты? – тревожно спросила Вика, внезапно выходя из кухни и перекрывая Артёму дорогу к двери. Скуластое личико супруги разом осунулось, темные глаза жертвенно раскрылись.

– За сигаретами, – невозмутимо отозвался он, трогая без нужды узел. – Прикупить что-нибудь по дороге?

– За сигаретами, – горестно повторила Вика, по-прежнему не сводя с него страдальческого взгляда. – В костюме, при галстуке – за сигаретами…

– Н-ну… и-и… что ж тут такого? Да, в костюме… при галстуке… Потом, не забудь, мне же еще сегодня в общество анонимных патриотов… при диспансере…

– Какое общество? Сегодня четверг, а не суббота!

– Разве?

– Гос-споди… – тихонько простонала она. – Опять в этот свой притон…

Артём вспыхнул.

– Ты слова-то все-таки подбирай, – медленно, с угрозой проговорил он. – Притон! Что это еще такое? Притон…

– Хоть бы о сыне подумал! – Губы ее дрогнули. – Узнают – дразнить начнут…

– Эти начнут! – Артём криво усмехнулся. – Вон уже в сеструхиных галстуках на спор в школу приходят.

Лицо Виктории окаменело.

– Ты просто вынуждаешь меня, – сказала она мертвым голосом. – Ты не оставляешь мне выбора. Я сдам тебя на принудительное лечение.

Разговор пошел в открытую, притворяться больше не имело смысла – и Стратополох ощутил упоительный восторг бесстыдства.

– Не сдашь, – с нежнейшей ненавистью выдохнул он ей в лицо. – Нетрадиционную ориентацию принудительно не лечат.

– Лечат, – выдохнула она в ответ. Наблюдай за ними кто со стороны, ему показалось бы, что он присутствует при объяснении в любви. – Лечат, милый… В случае совращения – лечат.

– Что-что? – изумился Артём. – Это кого же я совращаю?

– Читателей! – Из кармана халатика Викторией немедленно была извлечена книжица – тоненькая, беленькая, изданная за свой счет и тем не менее настоящая, бумажная. Улика. Узкое лицо Стратополоха чуть вздернулось, тонкие губы тронула надменная улыбка.

– И что же там такого совратительного?

– Вот, – глухо сказала Виктория, листая. – Вот… «Серебряны Твои травы… и родники Твои зрячи…»

– Да-да… – рассеянно отозвался Артём, а у самого в глубине зрачков тлело злорадство. – Мы как раз сегодня с Валерием Львовичем это стихотворение и обсуждали…

– Кто такой Валерий Львович?

– Ай-яй-яй-яй… В поликлинику-то, видать, уже и дорожку забыла. Валерий Львович – наш новый психотерапевт.

– И он…

– Оценил, – с удовольствием выговорил Артём. – Я, собственно, чего к нему ходил-то? Думаю: а не злоупотребляю ли я метафорами? Яркие краски, знаешь, свойственны истероидам… Нет, говорит, в самый раз. Оч-чень, говорит, запоминающийся женский образ.

– Женский?!

– Ну не мужской же, согласись. Так что прошел собеседование по собственному желанию. Вот, кстати… – Артём извлек из внутреннего кармана пиджака вчетверо сложенную бумагу, развернул. – Все чин по чину, как видишь. Штамп, печать…

– Ты что, взятку дал участковому? – испуганно глядя на мужа, спросила Виктория шепотом.

– Обижаешь! – Вздернув голову еще выше, Артём спрятал бумагу. Прошествовал мимо остолбеневшей супруги и вышел вон.

– Иди-иди! – запоздало крикнула она вослед. – А то там, не дай бог, без тебя Родину на хор поставят!…

И ударилась в слезы.

Глава 4. На улице

Да еще безумный, убежавший из больницы,

Выскочил, растерзанный…

Валерий Брюсов.

Вырвался! Как и всякий закоренелый грешник, он чувствовал при этом одновременно и стыд, и радость.

Обогнув магазин «Недотыкомка», что на углу Батюшкова и Чаадаева, Артём свернул в скверик, где спросил в аптечном киоске стакан воды и, проглотив залпом три водочные капсулы, присел на скамью – подождать, пока усвоится.

Вскоре напряжение спало. Расслабившись, Стратополох задумчиво выпятил губы, затем спохватился и подобрал. Симптом хоботка. Вряд ли в Артёме заподозрят кататоника, но, как говорится, береженого бог бережет.

Некоторое время литератор благожелательно озирал аллею, затем взгляд его упал на уличный автомат «Моментальная патография». В последнее время их понатыкали повсюду. Помнится, узнав впервые значение этого странного слова, Стратополох похолодел. «Изучение творчества писателей, поэтов, художников, мыслителей с целью оценки личности автора как психически больного». Оказалось, ничего страшного. Новое развлечение многим пришлось по вкусу, особенно подросткам: набирали на мониторе какую-нибудь малоприличную чушь, а потом ржали по-жеребячьи над диагнозом.

Артём поднялся и, подойдя к автомату, сунул в прорезь кредитную карточку. Набрал на память полстрофы, тронул пусковую клавишу, после чего минут пять, не меньше, любовался полученным ответом:

«Но тих был наш бивак открытый: