Журнал `Юность`, 1973-3

Две девочки едут из дома
зимою в чужие дома.
Как сумрачна и незнакома,
наверное, эта зима.
И вроде бы март на исходе
и смутная даль впереди.
Две девочки жмутся в проходе,
ладошки прижавши к груди.
Две девочки едут далеко,
легко их везут поезда.
Зачем они едут до срока!
К чему они едут туда!
Ужели не страшно, не жестко
от душной чужой новизны!
На детских ещё перекрестках
не детской уже крутизны.
Неужто не вскрикнется: «Мама» —
и не примерещится: «Жду!»
Бредет переимчивость марта
над морем по вялому льду.
И только за дальнею мелью,
не кажущейся глубине
две юные чайки сидели
иг жесткой, соленой солне.

*

Все засыпанные колодцы
и умолкнувшие колокольни,
утешительные заезды
и временные аэродромы.
Все простреленные апрели
и признания после смерти.
Все завалы, заносы, заторы,
все заборы, загоны, заслоны.
Занавешенные до срока
зеркала в домах у поэтов.
Птицы, ловленные на птицу,
рыбы, пойманные на рыбу,
звери, затравленные зверем,
людьми замучённые люди —
вдруг смешалось в одном виденье,
уместившись на дне воронки,
и осыпалось теплым пеплом
на траву в середине марта.
В накидке из розового органди,
умытая пальмовым мылом,
с тополиною веткой зеленой
явилась мне нынче надежда.

*

Министр семи правительств Талейран
не мог бы умереть на баррикаде,
под пулей, на кресте или г засаде
на минном поле от открытых ран.
Он, старый коршун, умирал в гнезде.
и клюв его из сенмарсельской ко;кн,
его двойные веки были схожи
с тем чучелом, что сохло на геозде.
Он умирал, чтобы воскреснуть вновь
в иных веках в его бессмертных масках.
…А мы — солдаты, шли в зеленых касках,
в раздумье хмуря выцветшую бровь,
на крест, пед пуги или на таран.
И в том пути никто не задержался,
чтоб больше никогда не возрождался
министр семи правительств Талейран.

Владимир АМЛИНСКИЙ ВОЗВРАЩЕНИЕ БРАТА Роман

Глава первая

Рисунки Геннадия НОВОЖИЛОВА.

За стол сели поздно — без немногого в полночь.

— Будто Новый год встречаем, — сказал Иван и усмехнулся.

— Очень правильное замечание, — сказал Вячеслав Павлович, разливая беленькую в рюмки. Разливал он не целясь, из неудобного положения, по диагонали с одного конца стола на другой, но ни капельки не пролил, рука, видать, была точная, тренированная. — Не Новый год наступает, а твоя, Иван, новая жизнь. — Он помолчал со значением, обвел глазами присутствующих и прибавил — За что и предлагаю соответственно…

Подняли рюмки, чокнулись. Вячеслав Павлович, задержав на Иване взгляд, опрокинул, хрустнул огурцом, сказал как бы благословляя:

— Ну, давай, Иван.

Иван подержал на зубах леденящую, из погреба, чистую водку, давно он такой не пил, кивнул согласно, а сам подумал: «Я уж давал, разве ещё хотите?» И ещё он подумал: «Как же называть мне этого человека, хозяина дома, пожилого, маленького ростом, с красным морщинистым пицом и с густыми, волнистыми, без единой сединки волосами, как же его называть, Вячеслава Павловича: отцом, батей или подетски дядей Славой? — Иван мысленно даже чуть-чуть присюсюкнул. — Может, паханом его звать или уж просто по имени-отчеству?»