Журнал «Юность» №08/2020

– Я понимаю, что это все ущербные, завистливые ублюдки, маньяки, которых бесит, что у меня приличные родители, что меня любят женщины, что у меня куча связей и нет проблем с работой… Ты скажешь: положи на них член и забудь… Спасибо, Толян, твое здоровье, Таракаша… Но за что? Что я им сделал? Ведь я, в сущности, безобиднейший парень, можно сказать, агнец божий…

«Все бараны в детстве были агнцами!» – вскричал про себя Вадик.

– И знаешь, Таракан, ты единственный стоящий человек среди этого сброда. Ты да Толян. В тебе нет зависти и подлости, нет этих камней за пазухой. И я рад, что ты тут и пьешь пивко с нами… Дай обниму тебя за это! Ты свой в доску!

«Еще бы, для вас нет большего кайфа, чем заполучить меня в свою компанию, – думал Вадик, с отвращением позволяя ему прижиматься к своей щеке. Ему не понравилось замечание об ущербных ублюдках. – Подонки тащат в свою подонскую компанию, кретины – в кретинскую. Какое счастье – везде быть своим!»

– И все же я до конца не могу тебя раскусить. Ты не похож на всех нас. У тебя всегда такой вид, будто решаешь какую-то головоломку: мысли по лицу так и скачут галопом. Ты даже пиво пьешь как-то задумчиво, вот как теперь. Почему ты не рассказываешь друзьям о своих делах, о своих проблемах?

Что тут рассказывать? О том, как барахтаешься в трясине? Полгода назад, начитавшись Ницше, Фрейда и Фромма, написал заметку в «Психиатрические известия». Главного героя, правду сказать, списал с самого себя. Заметку обругали, но взамен предложили написать о тяжелых условиях работы медперсонала в дурдомах. С тех пор помаленечку тянул лямку в этой «подтирашке», памятуя о предстоящем распределении. И, быть может, будет тянуть всю жизнь, воспевая целительный эффект холодного душа и смирительных рубашек. Если только, конечно, не удивит мир каким-нибудь великим открытием, не создаст чего-то замечательно глубокого и правдивого…

Кстати, завтра у него будет такой шанс. Глотая пиво, он начал думать о своей дипломной работе. В ней он попытался собрать в кучу все свои мысли, мучившие его в последнее время, жизненные наблюдения, которые не терпелось довести до сведения всех живущих. Быть может, завтра судьба готовит день его триумфа…

– Твоя очередь брать пиво, – сказал Бутылкин.

Вадик пошарил в карманах и собрал кружки.

Когда он вернулся, оба кореша вальяжно затягивались сигаретами и строили друг другу дурацкие гримасы.

– Хрен тебя знает, Таракан, – продолжал Моталкин, словно и не прерывал разговор, – может, ты еще перевернешь мир какой-нибудь классной феней или примочкой, сочинишь комедию или там анекдот… Вот обхохочемся! В общем, я верю в тебя. Вот мы с Толяном – пьянчуги и пустомели – уж точно никому не нужны…

Не скажешь, чтобы он был полный кретин. В конце концов, кретины тоже заслуживают внимания и анализа, возможно, даже сочувствия… Если ты, конечно, профессионал. То есть это означает – относиться к патологическим субъектам как к рабочему материалу, как к подопытным кроликам, собакам, крысам, свиньям, козлам, дятлам, скотам несчастным… Как к несчастным тварям, которые нуждаются в твоей помощи. И еще. Если ты профессионал, то придется признать, что в твоих отношениях с этим типом слишком большую роль играет эта история с Ольгой. Это не делает чести. Не надо выставлять себя мазохиствующим неврастеником, пора стать взрослым человеком и постараться найти в нем тоже что-нибудь… человеческое.

– Вот тогда я и понял, что я конченый кретин! – разорялся Моталкин. – Дебил! Урод паршивый! Я пошел к папочке с мамочкой и спросил: «Что ж вы, дорогие мои, сыночка себе таким уродом вырастили? Лучше б я родился тарака… тьфу, то есть, допустим, сороконожкой, и думал бы всю жизнь о чем-нибудь умном, как Вадик Тараканов, чем так мучиться…»

В принципе, и с такими тоже можно найти взаимопонимание. Он пытается казаться искренним. В сущности, нормальный парнишка, не слишком умный, конечно, но такие как раз нравятся женщинам… Черт, дались эти женщины!

Пиво, кстати, сегодня было не самое плохое. Нормальное, в сущности, пиво. Он так и сообщил об этом во всеуслышание (пожалуй, даже слишком громко, потому что за оживленными соседними столиками воцарилась гробовая тишина, а какой-то синяк из дальних рядов горячо отсалютовал ему кружкой). Приятели его тоже поддержали.

– Просто замечательное пиво. Я рад, Таракан, что ты разбираешься.

– Редкое по своим вкусовым и витаминным качествам, – добавил Бутылкин.

– Я вам так скажу, мужики, – вмешался какой-то старикан подозрительного вида, ошивавшийся рядом. – Такого пива я уже не пил… вот не совру, по совести скажу… я всегда с людьми по совести, потому и они со мной по совести, всегда, да… так вот, лет двадцать я не пил такого пива!.. На кружечку скинетесь, а?..

– Уйди, мужик, по-хорошему прошу, – процедил Бутылкин. – Ты меня еще вчера достал, попрошайка. Про три кружечки уже никто не вспоминал. Под конец, кажется, после седьмой или восьмой кружки, Вадик совсем расчувствовался и даже пытался достать свой диплом и зачитать вслух пару особо ударных страниц, но Моталкин торжественно прервал: