Первый в этот час – бледнеющее лицо, у него черед ступает уж на крыльцо, отворяет тихо старую нашу дверь. Чтоб закончить вереницу навек потерь.
Я сижу и слышу – хриплый да сиплый смех. Было братьев пятеро – ныне забрали всех. Прямо за чертой холодные все стоят и за старшим сквозь безлунную ночь глядят.
Но его никто, никто уж не заберет – пятерым при жизни он уступил черед – уберег себя, нашедшего поутру, средь коряг-болот неназванную сестру.
Брат последний мне – и дух, и отец, и сын. Нас не разлучить до самых моих седин.
До скончанья дней в глаза будет мне смотреть.
Раз ему досталась в сестры немая смерть.
История третья
Говорили тебе, красавица, – не ходи, не ходи на улицу, пусть другие идут, купаются, воду в проруби мутят в Турицы. А тебя же давно пророчили водяному в невесты красные. Чтоб его водяные дочери, что зовутся у вас лобастами, утащили тебя во темные воды тихого Черноозера. Твои очи печально-томные им по нраву пришлись. Но бросила твоя мать Одолень и Уточку, в прорубь темную, в час полуночный. Побежали часы-минуточки – водяной в своем царстве сумрачном ожидал тебя. Шел неделями счет бескрайнего ожидания.
Замело все вокруг метелями, наступила пора гадания и пошли разны-красны девицы хороводом гулять сплетенные. И тебя все зовут – не верится, что поблизости силы темные за тобою идут, охотятся. Ты во двор, да в светлицу стылую – кто же суженый, ведать хочется, вдруг увидишь ты сердцу милого…
Завихрится суровой вьюгою Хладовей. Домовой расплачется:
– Зря ты, девка, ушла с подругами, от судьбины теперь не спрячешься!
Хоть сковала Марена Снежная все ручьи да озера темные – смотрит, видит все Навь кромешная, вьется вьюгами, неуемная. Хоть задобрили обещаньями водяного – не дремлют дочери.
Наступает пора прощальная, для судьбы наступает очередь. И не смогут сберечь хранители – веретенце играет, пляшется. Черной Нави немые жители от тебя уже не откажутся.
И затихнут на время вьюжные все ветра да ветрища малые. И появится милый суженый – брови черные, губы алые… Лишь на миг ты увидишь в зеркальце, а потом все исчезнет дымкою. Заскрипит что есть силы мельница да мороз тронет прорубь льдинками…
А когда запоет Метелица – разлетятся те льдины в крошево. Ты не жди, моя красна девица, нет, не жди ничего хорошего. Не наступит венчанье тайное – уведут да утянут бедную в прорубь черную, в даль хрустальную, чтоб исполнить мечту заветную Водяного, что ждет-играется, воду мутит, щекочет избранных. Ведь не зря просто так купаются! Водяной-то проказник признанный. Чтобы впредь не тянул на озеро, поиграться с простыми смертными, – твои деды все жребий бросили и тебя предложили жертвою.
Воет, воет, гудит Метелица. Что ж, прощай, наша красна девица…
Круглое здание
– Баб, а баб, а расскажи сказку, а?
– Ишь ты, сказку, спи давай! Ночь на дворе!
– Ну Ду-у-уся-бабу-уся… ну пожа-алуйста-а-а-а, – привычно затянул детский голосок.
И баба Дуся, поворчав скорее по привычке, чем по недовольству, все же сдалась.
– Ну и какую тебе сказку рассказать-то, а?
Мальчонка-пятилетка задумался, припоминая все сказочные истории, что рассказывала баба Дуся перед сном. Про неведомые дали и высокие горы, про бескрайние поля и темные леса. Про диковинных зверей и несметные богатства, что хранились в темных пещерах.
– Ну? Иль передумал? – строго спросила баба Дуся.
И внук тут же затараторил.
– Новую расскажи! Про то, что я еще не слышал!
И такую, ну знаешь, чтоб ее проверить можно было!
– Что проверить? Сказку? Ишь ты чего удумал! Сказки для того и есть, что они не проверяются!
– Ну баба Ду-уся-я, – снова заканючил малец.
И баба Дуся, усмехнувшись, поправила одеяльце, надвинула его по самую шею внука и, прокашлявшись, заговорила тихо и размеренно.
– В таком-то царстве, в растаком государстве…
– В нашем? – тут же перебил внук.
– В нашем, в нашем! А если ты, Филипка, перебивать будешь, пойду коту рассказывать! – пригрозила баба Дуся, и Филипка тут же замолчал.
– В царстве-государстве, что на меловых горах росло да реками прозрачными омывалось, поселился темный колдун Грай.
– Злой? – Из-под одеяла заблестели глазенки-бусинки.
– Могущественный! Очень могущественный! – тут же подхватила баба Дуся.
– И злой! – не сдавался Филипка.
– Да что ты заладил, злой да злой? Слушать будешь? А?