Журнал Наш Современник №1 (2001)

Москва. Кремль. Чудов монастырь. Солнечное сентябрьское утро. Новый помазанник Божий Николай Павлович проводит личную аудиенцию. В кабинете с ним находится с глазу на глаз гордость России опальный Пушкин. Беседа длилась чуть меньше двух часов, и с этого момента поэт перестает быть опальным, ему разрешено жить в столице, а сам царь изъявляет неожиданное для всех желание быть цензором его произведений! Неслыханное событие в литературном мире, всколыхнувшее умы сразу двух столиц! В Москве прогрессивно настроенный поэт, кумир молодежи, вновь оказался в центре внимания после семи лет беспрерывных ссылок.

Появление поэта, его блистательное помилование сразу же вызвали ропот удивления и восхищения, его стали наперебой приглашать самые модные салоны. О его триумфе графиня Е. Ростопчина писала:

Вдруг все стеснилось, и с волненьем,

Одним стремительным движеньем,

Толпа рванулася вперед.

И мне сказали: он идет.

Он наш поэт, он наша слава,

Любимец общий, величавый

В своей особе небольшой,

Но смелый, ловкий и живой.

Прошел он быстро предо мной,

И долго, долго в грезах сна

Арабский профиль рисовался,

Взор вдохновенный загорался.

После долгих тернистых испытаний он вдруг стал баловнем судьбы, вызывая зависть многих. Что же произошло? Что успели сказать друг другу Император и поэт, буквально выдернутый из ссылки, которой, казалось бы, не будет конца?

Об этом нет точных сведений современников.

По свидетельству декабриста Н. И. Лорера, дяди А. О. Смирновой-Россет, известно, что Пушкин вышел из кабинета с улыбкою и слезами на глазах, с благодушным выражением лица. ( Об этом же свидетельствуют П. В. Нащокин и Н. М. Смирнов, близкие друзья поэта.)

В передаче К. А. Полевого: “Никто не мог сказать, что говорил ему Августейший его благодетель, но можно вывести заключение о том со слов самого Государя Императора, когда, вышедши из кабинета с Пушкиным, после разговора наедине, он сказал окружающим его особам: “Господа, это Пушкин мой”1.

Весть о личном приеме Государя мгновенно разнеслась в московском обществе, и, как записал П. Анненков, “в торжествах, сопровождавших день коронации, она была радостно встречена публикой, особенно литературно образованной”2.

Утверждают, что с этой минуты Пушкин снова приобрел утраченную им в 1824 году свободу. Более того, считается, что эта встреча послужила своего рода водоразделом в его творчестве — до 1826 года и после него! Поэт из Михайловского вернулся совсем другим человеком, повзрослевшим и ценящим минуты вдохновения, посещения Музы.