Совсем иные нравственные нормы открываются нам в произведениях античных (то есть — дохристианских ) авторов, например в поэмах того же Гомера, где обман, насилие и убийство проходят по категории доблестей. (Аналогичный моральный кодекс проглянет потом в лагерной прозе Варлама Шаламова, рисующей возвращение таких же точно дохристианских норм жизни в условиях сталинских лагерей). Вот нечто похожее на эту античность присутствует и в произведениях Сибирцева, где даже поступки, совершаемые, казалось бы, с целью наказания зла, выглядят такими же омерзительными, как и само то зло, против которого они выступают, как будто они являются не более как его же зеркальным отражением. Ну в самом деле — о каком добре можно говорить, когда персонаж, подчиняясь своему (явно шизофреническому) воображению, ничтоже сумняшеся, втыкает в спину деда встреченной им в чужой квартире девицы острую финку, и все только потому, что ему показалось (!), что тот к ней плохо относится?..
Нет, проза Сергея Сибирцева просто обязана была понравиться рецензентам журнала “Знамя” — ведь нравится же им литературная стряпня Владимира Сорокина, да еще как нравится! А не понравился им в данном случае вовсе не талант автора двухтомника и не сцена, в которой персонаж “с проворностью ударницы-ветеринарши вставил свой семяизвержительный лакированный шприц прямиком в не успевшее сомкнуться, скользкое анальное лоно”, а именно то, как беспощадно он описал в своих книгах сегодняшний российский мир, четко обозначив, что это мир — уже без прежней, так называемой на их языке — “застойной”, а попросту говоря — человеческой морали. Мир, в котором атаковавшие в октябре 1993 года Верховный Совет “звероподобные существа” на глазах главного героя “коваными казенными каблуками выбили из молодой дуры-патриотки ее уже вовсю осмысленный плод: и профессионально с веселым эсэсовским гоготом сотворив красно-коричневой обомлелой гражданке уличный бесплатный аборт, проявили гуманитарную гуманность, не разрешив ей и ее странно пищащему розово-кровавому комку долго мучиться, эти казенные супермены сунули их тщедушные тела под удалые поддатые элитные гусеницы и аккуратно втерли, вмазали в замусоленный столичный прогорклый городской дерн...”