Журнал Наш Современник 2008 #10

И тут Тарас понял, что если не сейчас, то возможно, никогда более не сумеет он решиться на поступок. Понял, что не будет больше губить эту рощу. Он знал, что недостаточно просто отшвырнуть пилу и, доказывая своё геройство более себе, чем остальным, гордо уйти отсюда. Поэтому он зажал окоченевшую руку с холодным осколком в кулак и просто так, будто к столу гостей зазывал, предложил:

— Мужики! Пойдём в управу.

— Куда? — не понял его Лёха. — Зачем?

— В управу, — терпеливо объяснил Тарас. — За рощу стоять. Дело ведь не в неразорвавшихся снарядах, а — в разорвавшихся. Нельзя эту рощу трогать, неужели не ясно?

— Добро, — согласился молчавший дольше всех Арсений Николаевич. — А пока, командир, — обратился он к Потапову, — пойдём у стариков прощение просить.

Обернулись, а те уже почти рядом стоят, совсем близко подошли, жмутся к берёзам, в глаза заглядывают, улыбаются робко.

Лёша растерянно посмотрел по сторонам, шумно выдохнул густой белый

пар:

— Нам ведь с женой рожать скоро! А, мужики? В начале марта. Жить-то на что?

— Соберём, — спокойно ответил Тарас, — не суетись.

— Мы коляску, кроватку одолжим. Одежды — уйма! — засияв улыбкой, оживился Рустам. — Как раз успеешь: мы, кажется, уже "всё", а старшие дети ещё — "нет".

— И родишь, никуда не денешься, — учёным тоном подытожил Николаич и похлопал бригадира по плечу.

Один из стариков, оглядываясь на своих, по шажочку подошёл к Зарем-бе. Неожиданно громко, как говорят обычно глуховатые люди, но по-воен-

ному чётко и кратко, он обратился к Тарасу, словно к старшему по званию:

— Разрешите посмотреть?

Тарас разжал кулак. Сухие и твёрдые пальцы старика быстро пробежали по острым граням. Затем он взял осколок и поднёс его близко к лицу, почти к самым глазам.

— Такой же друг, только маленький, у меня вот здесь, но мы с ним договорились: "Чтоб ни-ни", — уже тихо признался он и так просто, по-домашнему, взял руку Зарембы и провёл ею по своей пояснице. — Если бы не берёзки, накрыло бы деревню, — сказал и заплакал.

Всю дорогу обратно в Москву Тарас размышлял, почему это старик назвал осколок, застрявший у него в теле, "другом". В машине все по очереди брали чёрный треугольник, осторожно трогали словно заточенные кривые края. Прикидывая на ладонях его вес, удивлялись, как берёзы, которые шестьдесят лет назад были тонкими и нежными, сумели выдержать тот ад, вобрать с себя столько смерти и не умереть, как они не побоялись подставиться под дикую боль и расти с нею дальше, радуясь, что спасли человеческие жизни. Димка Баландин на разные лады выпрашивал осколок себе, но Тарас его не отдал.

Потом приезжали суровые сапёры, дотошные корреспонденты, нервные телевизионщики. Суматоху сдерживали невозмутимые оперативники с красивыми служебными собаками. Снаряды нашли — один у подола берёз, рядом с полем, другой — в самой густоте рощи. Они лежали глубоко, ровно под тем углом, как и вошли в землю. Ещё одно русское чудо — никто за эти годы не потревожил их, не подорвался на затаившихся убийцах.

Найденные снаряды уничтожили в дальних полях. Деревенские собаки рванули так, что едва не повисли на старых, заржавленных цепях. Птицы над лесом поднялись, словно комья земли кричащей вскинулись. Всё на миг дрогнуло, даже невозмутимые оперативники, казалось, составлявшие одно целое с красивыми служебными собаками, двигавшимися только по команде, и те — отступили по инерции на шаг. Генная память…

Только тёмных фигур нигде не было видно. Да их никто и не искал. Зачем стариков беспокоить? Не вышли они из своих домов, и ладно. Один молодой журналист попытался было сунуться, стучал в дверь, стучал… Но ему не ответили.