Журнал Наш Современник №6 (2002)

Афанасий Пушкин первым сообщает Шуйскому о появлении в Польше Самозванца.

 

Ш у й с к и й. ...Весть важная! И если до народа

Она дойдет, то быть грозе великой.

П у ш к и н.  Такой грозе, что вряд царю Борису

Сдержать венец на умной голове.

И поделом ему! Он правит нами,

Как царь Иван (не к ночи будь помянут).

Что пользы в том, что явных казней нет,

Что на колу кровавом, всенародно

Мы не поем канонов Иисусу,

Что нас не жгут на площади, а царь

Своим жезлом не подгребает углей?

Уверены ль мы в бедной жизни нашей?

Нас каждый день опала ожидает,

Тюрьма, Сибирь, клобук иль кандалы...

 

Я работал над этой ролью всласть, взахлеб, раскованно. Все получалось! И вообще, к четвертому курсу спала с меня какая-то долгая тяжесть. Исчезла неуверенность, сопровождавшая меня первые годы. Исчез зажим души. Жизнь поворачивалась новой, праздничной стороной. Может быть, тогда я впервые получил вкус к репетициям, и чувство это осталось у меня до сего дня. Я люблю играть на сцене, но еще больше, трепетнее, что ли, я люблю репетиционный период. Период поисков. “Ступенями к неведомому счастью не менее, чем счастьем, дорожу...”

 До сих пор хранится у меня фотография, где мы со Славой Езеповым зафиксированы в ролях Шуйского и Пушкина, и премьерная афишка с дарственной надписью моего педагога: “Дорогой Коля! Если нам удалось кое-что открыть впервые в этой пьесе, то наибольшая заслуга в этом смысле принадлежит тебе. Ты вообще к финалу порадовал нас многими открытиями. Продолжай так же! В. Монюков”.

Так счастливо кончился для меня “годуновский” период. Впереди ждали новые роли в новых дипломных спектаклях. Их обычно бывает не меньше четырех-пяти. Студентов-дипломников стараются показать всесторонне и, по возможности, для них выгоднее: как породистых лошадей на конской ярмарке. И чтобы поярче высветить их достоинства, необходимо побольше ролей в дипломных спектаклях. Ярких и, если можно, разноплановых.

Например по работе над комедией “Карета святых даров” Проспера Мериме я понял для  себя одну простую вещь: репетировать комедию всегда трудно, иногда противно, а играть легко и приятно! Хорошо сыгранная комедия вселяет в актера уверенность, которой так часто недостает ему в его работе. Но это, повторяю, только мой вывод. Личный. За всех не ручаюсь.

*   *   *

Я спешу вернуться в благословенную московскую весну шестьдесят третьего года. Меня пригласили пробоваться в кино. Впервые. На знаменитую Одесскую киностудию. Как они меня вычислили — одному Богу известно. Но вычислили, нашли. Случилось это событие в начале марта. Я только что был назначен на главную роль в “Парне”.

Прочитав сценарий фильма, я первым долгом обратился к Монюкову за разрешением. И советом: как мне быть? Надо сказать, что нам, студентам Школы-студии МХАТ, категорически запрещалось сниматься в кино. Запрет исполнялся неукоснительно, вплоть до отчисления провинившегося из института. Считалось, что недоучившийся студент, соприкоснувшись с несколько другой, “киношной” манерой исполнения, утратит те драгоценные зерна мхатовской школы, что так упорно и трепетно прививали ему в стенах нашей Студии.

Были тому примеры? Очевидно, были. Но, думаю, в какой-то степени весь этот сыр-бор мотивирован эдакой ревностью, что ли. Эдакой корпоративной гордостью первой школы страны, нераздельной с легендарными именами Станиславского и Немировича-Данченко. Театральный аристократизм, черт побери, присутствовал здесь. Монюков, выслушав меня, долго молчал.

— О чем сценарий? — как-то неохотно поинтересовался он.

— Сценарий из колхозной жизни.

— Говоришь, две серии?

— Две.

— Поведай вкратце... о чем там.

Я поведал. Монюков задумался. Видно было, что ему не по душе вся эта история. Я ждал. И вдруг он, как-то весело хмыкнув носом, сказал:

— А что! Поезжай! Судя по сценарию, сниматься ты в этом фильме не будешь. Он для тебя неинтересен... А побывать весной в Одессе — это сказка! Море, солнце, Дерибасовская... Бывал в Одессе?

— Ни разу.

— Тем более поезжай. Впереди у нас много работы, так что... отдохни несколько дней. Поднаберись сил.

Денег на самолет не было. До стипендии оставалась неделя. Представитель киногруппы выдала мне деньги на билет.

— Остальные получите на месте, — успокоила она.

Взяв билет, оставив Толе Семенову трояк на пропитание, я вылетел утром из дождливо-слякотной Москвы. Набрав высоту, самолет взял курс на Одессу.

На киностудии меня окружила толпа шумных людей. Кто-то требовал билет, кто-то спрашивал размер головы, рост и полноту (а какая в то время могла у меня быть полнота?), кто-то спрашивал, есть ли у меня “киношная” ставка, кто-то просил расписаться в какой-то ведомости. Крик, шум, суматоха. И вдруг какой-то человек бьет кулаком по столу:

— Тихо! — он перекрывает все голоса. — Дайте же мне наконец поговорить с актером!

Это был режиссер будущей картины.