Журнал Наш Современник №3 (2001)

Но в том-то и дело, что никакого манифеста великого князя Мих. Ал. не существовало. Таковым не может быть признан его “акт”, заявление, — текст которого, напомним, был, согласно кн. Щербатову, составлен все тем же Н. А. де Базили. Для того чтобы издать законный манифест, великий князь должен был бы принять престол хотя бы на отрезок времени, необходимый для обнародования манифеста, наконец, только объявить о принятии престола — но этого, как мы знаем, не случилось. Мих. Ал. подписал заявление о том, что он не может принять Верховную Власть, покуда имеющее собраться Учредительное Собрание не выскажет своего мнения по этому вопросу. Таким образом, по мысли заявления великого князя, власть как бы условно остается за ним, но восприятие ее задерживается до особого распоряжения некоего законотворческого органа, даже понятия о котором не существовало в законах Российской Империи. Так ли, иначе, но получается, что великий князь законодательствует, не вступая на престол, т. е. не будучи носителем власти. Юридическая ничтожность этого “манифеста”, равно как и правовая слабость распущенной Государем Думы, — не говоря уж о сомнительности будто бы окончательной версии акта отречения, — надо полагать, осознавались тогда и Родзянко и другими думцами. Тому есть подтверждение. Читаем у Родзянко в изложении невестки: “Хотя, по первой мысли Императора Николая II, сформирование первого ответственного (перед Думой. — Ю. М. ) министерства он предполагал поручить Председателю Государственной Думы, но... принять эти поручения я не мог по разным властным причинам...”