Журнал Наш Современник №7 (2002)

Я уверен, что стихотворение Кушнера написано о “разгульном москвиче” Вадиме. Кушнер, правда, забыл, что в ленинградской или, если хотите, питерской школе русских поэтов, кроме “суховатой”, “никотиновой” ноты Кушнера, Сосноры, Бродского, выродившейся в конце концов в сухую диссидентскую злость, жива и московская гитарная стихия от Александра Блока до Глеба Горбовского, — “утреет, с Богом, по домам”.

Да что там Кушнер! Нет, пожалуй, ни одного критика или публициста, о ком русские поэты 60—70-х годов написали и кому посвятили столько стихотворений, сколько Вадиму и о Вадиме. Кажется, первым, кто ввел его имя на поэтический Олимп, был Владимир Соколов.

 

У сигареты сиреневый пепел.

С другом я пил, а как будто и не пил,

Пил я Девятого мая с Вадимом,

Неосторожным и необходимым.

 

Стихотворение замечательно тем, что при высокой простоте стиля оно почти документально и фотографически изображает быт и нравы нашего литературного содружества тех лет.

 

Дима сказал: “Почитай-ка мне стансы,

А я спою золотые романсы,

Ведь отстояли Россию и мы,

Наши заботы и наши умы”.

 

Мы вспоминали черты и детали,

Мы Боратынского долго читали

И поминали почти между строчек

Скромную песенку “Синий платочек”.

 

Стихотворение написано в лучшую пору жизни Соколова, когда он был рядом с нами. До той поры, пока его последняя жена, возжелавшая, чтобы в перестроечное время Володя обрел другой “имидж”, не отдалила его от нас. Вот тогда-то он по слабости характера и под давлением ренегатской эпохи постыдно переписал стихотворение, убрав из него имя Вадима, и даже в одной из поэм зло и несправедливо назвал его “игрок на травке дедовских могил”.

В те же шестидесятые годы чудный романс написал и посвятил Кожинову Анатолий Передреев, а уж сам Вадим положил его на музыку, как и стихотворение Соколова.

 

Как эта ночь глуха, куда ни денься,

Как этот город ночью пуст и глух,

Нам остается, друг мой, только песня,

Еще не все потеряно, мой друг.

 

А дальше следовала строфа со строчкой из Фета, потому что тогда Вадим жил его поэзией и вышибал из нас не “злые слезы”, а слезы восторга исполнением двух романсов: “Сияла ночь” и “Только встречу улыбку твою...”

 

Настрой же струны на своей гитаре,

Настрой же струны на старинный лад,

В котором все в цветенье и разгаре,

Сияла ночь, луной был полон сад.

 

Помню его рассказ о встрече и разговоре с кумиром тогдашней Москвы Евгением Евтушенко:

— Читаю я ему стихотворение:

 

Чудная картина, как ты мне родна!

Белая равнина, полная луна.

Свет небес высоких, серебристый снег

И саней далеких одинокий бег.

 

Прочитал и спрашиваю:

— Чьи стихи?

А Евтушенко мне отвечает:

— Не знаю! Да и чего ты в них нашел хорошего? Так, пустячок какой-то... Фет? Ну и что! Каждый средний поэт может такое написать!

Когда Вадиму исполнилось семьдесят, “Наш современник” решил издать номер с поздравлениями юбиляру его друзей.

— А ты что-нибудь напишешь, Юра? — спросил я Кузнецова.

— Да видишь ли, я ко многим его дням рождения сочинял стихи. А кроме стихов у меня ничего не получается. В них вроде бы все сказано, — ответил Юрий Поликарпович.

 

На повороте долгого пути,

У края пораженья иль победы

Меня еще успели вознести

Орлиные круги твоей беседы.

 

Вадим Кожинов в стихах Кузнецова возникает как мудрец из стихо­творения Пушкина “К вельможе”, или как сам Пушкин из воспоминаний Смирновой-Россет, или как один из участников вечно длящейся “орлиной беседы” двух русских летописцев:

 

За горизонтом старые друзья

Спились, а новым доверять нельзя.

Твой дом парит в дыму земного шара,

А выше Дионисий и гитара,

И с книжной полки окликает Рим:

— Мементо мори, Кожинов Вадим!

 

За несколько десятилетий у Юрия Кузнецова сложилась целая книжица стихотворений, не просто посвященных “другу Вадиму”, а о явлении русской жизни под названием “Кожинов”. Стихи одно серьезней другого, и я думаю, что автор вложил в них немало вдохновения, чтобы изобразить и разгадать тайну этого явления:

 

Смерть, как жена, к другому не уйдет,

Но смерти нет, а водка не берет.

Душа верна неведомым пределам,

В кольце врагов займемся русским делом.

 

А русское дело к тому времени все глубже и глубже втяги­валось в борьбу, и герой стихотворений Юрия Кузнецова был в ее эпицентре, одновременно как бы успевая глядеть на нее с далеких исторических окраин прошлого и рубежей будущего России. Но передовая этой борьбы проходила буквально сквозь него.

 

Сей день высок по духу и печали.

Меж тем как мы сидим накоротке,

Хазары рубят дверь твою мечами

Так, что гремит стакан в моей руке.

 

Видать, копнул ты глубоко, историк,

Что вызвал на себя весь каганат.

Ты отвечаешь: этот шум не стоит

Внимания. Враги всегда шумят.

 

Стихи написаны 4 июля 1987 г. На следующий день Кожинову испол­нилось пятьдесят семь лет...

Всех стихов о Кожинове не упомнить. Их писали Борис Сиротин и Виктор Лапшин, Эдуард Балашов и Эрнст Портнягин. А в литера­турном объединении “Красная Пресня”, на Трехгорке, которое почти  четверть века взращивал один из выдающихся умов России, чуть ли не у каждого поэта есть стихи о нем.