Журнал «Приключения, Фантастика» 1 ' 95

— Нет. Понимаю, о чем ты, случается такое. Но здесь не разобрались как следует, — тоном, не оставляющим сомнений, сказал Сергей.

Зимин не стал уточнять подробности истории с внуком пасечника. Хотел было рассказать о встречах с бывшим охранником лагеря «Свободный», с ветераном Гражданской, но передумал. Потом как-нибудь. Сергей был сосредоточен на своем, слушал рассеянно, отвечал односложно.

Уехал он спустя полтора часа, сказав, что теперь-то уж должен вернуться очень скоро, и они сразу отправятся на так долго откладывавшуюся рыбалку. А пока, чтоб не скучно было Андрею, он может покататься по Пихтовому, по окрестностям на его, Нетесова, мотоцикле.

— А права? — спросил Зимин.

— С моим номером не остановят, катайся, — махнул рукой Нетесов.

…Наведываться второй раз к Марии Черевинской не пришлось. Ближе к полночи дочь пасечника вместе с мужем сама подъехала на «Жигулях» к нетесовскому дому. Она была взволнована: соседка сказал ей, что начальник уголовного розыска вместе с поселившимся у него мужчиной были на кордоне, на пасеке у ее отца, и ее разыскивали. Черевинская думала: с отцом что-то стряслось.

— Слава Богу, — она перевела дух, перекрестилась, прочитав записку от отца, — только за этим и приходили?

— Только за этим.

— Сейчас сама привезу…

Через каких-нибудь полчаса Зимин держал в руках стопку тонких тетрадок в бледно-голубых обложках, точно таких, какие он уже видел, читал на таежной пасеке. Точнее, на пасеке он видел и читал всего-навсего одну тетрадку с надписью на обложке «Дневник Терентия Засекина, Октябрь 1919 года — Февраль 1920 года». В этих, принесенных, тетрадках Терентий Засекин делал записи с апреля 1920 по декабрь 1929 года.

В одной из тетрадок была открытка времен Гражданской, раскрашенная, на плохой бумаге изготовленная и с надписью «Что несет большевизм народу?». Зимин видел такую впервые: на ней — Смерть с пустыми глазницами, с проваленным носом, в черном балахоне и с косой, с лезвия которой капала кровь, ехала на коне. Впереди расстилалась деревня, толпились люди; позади окрест — в беспорядке валялись трупы, виднелись головешки сгоревших изб…

— Вот. Еще и отцовы записи, — подала Черевинская сколотые скрепкой листы. — Ни в коем случае не потеряйте, — предупредила на прощанье.

— Все верну в сохранности, — заверил Зимин, приготовясь первым делом прочитать написанное пасечником-сыном…

ТЮТРЮМОВ

— Товарищ Прожогин, подозрительного вот задержал. — Афанасий Маркушин, милиционер Пихтовской уездной милиции ввел в кабинет секретаря укома молодого мужчину. Секретарь коротко посмотрел на незнакомца, одетого в поношенный костюм и косоворотку, на Маркушина, стоящего позади с винтовкой и примкнутым штыком, сказал:

— Так и вел бы к себе.

— Я и хотел. Увидел, у вас свет горит, и…

— Ладно. Чем подозрительный? — прервал Прожогин.

— Возле станции терся, у жены стрелочника Возчикова спрашивал, как найти Пушилиных. Игнатия со Степаном, — ответил Маркушин.

— Ищешь, значит, Пушилиных? — спросил секретарь укома, изучающе внимательно глядя на неизвестного.

— Да.

— Зачем?

— Хотел встретиться по личному делу.

— По какому?

— Касается меня одного.

— Нет, это уж извини. Нас — тоже. Сынок с отцом — главари кулацкой банды, шастают по тайге, а у него к ним личное дело. Документы есть?

— Нет.

— Вот так. Без документов, темная для нас личность, ищешь бандитов. — Секретарь укома старательно скатал самокрутку, закурил. — Что скажешь?

— Говори, чего уж там, раз попался, — вставил в возникшую паузу милиционер Маркушин.

Незнакомец не удостоил взглядом своего конвоира. Молча внимательно разглядывал висевший за спиной у хозяина кабинета на стене кумачовый лозунг: «Царство рабочего класса длится только два года. Сделайте его вечным!», что-то решал для себя.

— Так что прикажешь думать? — еще раз спросил секретарь укома.

— Я бы хотел говорить вдвоем, — сказал незнакомец.

— Хорошо, — согласился Прожогин. Велел милиционеру: — Побудь в коридоре.

Маркушин вышел из кабинета; с длинной винтовкой управляться было неловко, он штыком царапнул дверной косяк.

— Слушаю, — сказал Прожогин.

Незнакомец подошел к столу, вынул из внутреннего кармана пиджака наган, положил его перед секретарем, назвался:

— Я — старший лейтенант Взоров. Из личного конвоя адмирала Колчака. В прошлом, разумеется… Хочу сделать заявление.

Первое признание приведенного под дулом трехлинейки, но вооруженного мужчины, привело секретаря укома в замешательство. Он подвинул к себе наган, сказал:

— Слушаю, гражданин Взоров.

— У вас есть прямая связь с руководством?

— Понятное дело, есть, — Прожогин покосился на телефон.

— У меня просьба связаться с вашим начальником в губернии.

— И что сказать?

— Передать мою просьбу. О встрече. О том, что хочу сделать заявление.

— Может, прикажешь доложить напрямик в Москву?

Человек, назвавшийся Взоровым, своей подчеркнутой независимостью, холодным спокойствием, с каким-то заявлением, которое желал бы сделать высокому начальству, начинал раздражать Прожогина.

— Было бы еще лучше. Заявление очень важное, — последовал ответ.