Олдис стоит, переминаясь с ноги на ногу, возле парадной двери, то и дело поправляет галстук и через матовое стекло в этой двери не отрываясь смотрит во двор. Его жена, выбежавшая купить муки у бакалейщика, как раз отворяет калитку с улицы. За время ее отсутствия Олдис уже успел спрятать под циновкой в прихожей автоматические весы.
Если она войдет своей легкой походкой и, вытирая ноги, потянет тонн на пять, он тут же вызовет полицию.
Входит жена с приветливой улыбкой. Весит она не больше того, что должна весить обыкновенная женщина. Однако это пугает Олдиса еще больше: он ведь прекрасно знает, до каких чудес дошли сейчас с этими легкими сплавами. Чем больше он думает об этом, тем более убедительной уликой представляется ему ее вполне нормальный вес: она, несомненно, что-то скрывает.
— Как ты себя чувствуешь, дорогой? — спрашивает она.
Олдис тупо кивает, но не делает ни одного движения, чтобы помочь ей снять пальто. Жена его очень привлекательна, кожа без единого пятнышка, волосы уложены волосок к волоску. Конечно, это несколько неестественно — все-таки на улице сильный ветер.
— Ты очаровательно выглядишь сегодня, — говорит он, раздвигая губы в сатанинской улыбке. — Подойди поближе к свету, мне хочется исследовать твою прекрасную кожу под этим микроскопом.
— Сейчас не могу, дорогой мой сыщик, — весело отвечает жена. — Мне еще нужно испечь лепешки к завтраку. Если хочешь, накрой на стол.
Этот диалог был записан магнитофоном, который Олдис спрятал под подушкой, прикрытой газетой. Олдис слушает запись снова и снова, пользуясь каждым моментом, когда жена выходит из комнаты. Ему определенно кажется, что ее речь отдает чуждой психикой: право же, ни одному человеческому существу не придет в голову, что мужчина может захотеть накрыть на стол.
Подкравшись к кухонной двери, он заглядывает в щель, чтобы проверить, не сыплется ли в сбивалку для теста вместе с изюмом еще и стальная стружка. И вдруг кидается к жене с воплем, таким страшным, что кровь должна заледенеть в жилах у всякого, у кого по жилам струится кровь.
— Ой! — вскрикивает жена, роняя на пол мешочек с мукой. — До чего же ты меня напугал!
— Еще бы! Разве я не слышал, как сработала парочка реле, когда ты вздрогнула.
— Не валяй дурака! — с возмущением отвечает жена. — Просто терка свалилась на пол — вот и стук.
Олдис ничего не отвечает, но на лице его изображается недоверие. Он продолжает болтаться на кухне, притворяясь, что пытается обнаружить под обоями жучка-точильщика. Между тем жена его понесла лист с лепешками к духовке. Выбрав удобный наблюдательный пункт, он пристально следит за этой операцией.
Жена не обращает внимания на мужа, который горячечным взором наблюдает за ней из-за сушилки; она включает газ и обжигает палец. Олдис подскакивает к ней, весь само внимание.
— Синхронизация разладилась, — сочувственно замечает он. — Покажи-ка палец. Не пахнет ли паленой резиной?
Он с сомнением осматривает и ее палец и вдруг вцепляется в него зубами.
— Негодник! Бессердечный! — вскрикивает жена и отталкивает его. — Говорила я тебе, чтоб ты не разыгрывал со мной героя-любовника!
А теперь убирайся-ка с кухни, пока чай не будет готов.
Олдис отступает. Он потерпел временное поражение, но не собирается отказываться от своих намерений. Совершенно ясно, что женушка загнала его в ловушку и через какой-нибудь час все станет на место. И когда она накрыла на стол к завтраку, план боевой кампании уже полностью созрел в голове Олдиса.
Взобравшись на стул за приоткрытой дверью в столовую, он улучает момент и сыплет едкий порошок за ворот платья жене, которая как раз входит с чайником.
— Ты сошел с ума. Что за дурацкие затеи? — сердито кричит она и проливает струю кипятка на ногу Олдиса.
— Пустяки! Просто я решил смахнуть пыль с рамки картины. — Невинное выражение, с которым он произносит эти слова, сделало бы честь любому великому актеру.
— Я не позволю обращаться со мной как с механической игрушкой! — негодует жена.
— Так, так! Ну-ка. повтори, — произносит он сквозь зубы, но так тихо, что она не слышит.
Жена поспешно ставит на стол горячие лепешки и принимается чесать спину — это уже действует порошок. Олдис разочарован: ведь спина из пластика должна быть нечувствительна. И все-таки жена чешется. Более того, она говорит, что пойдет в спальню переодеться.
— В чем дело? — с вызовом бросает Олдис. — Предохранитель перегорел или еще что-нибудь?
— У тебя перегрелось воображение, — отвечает жена.
Олдис незаметно кладет на тарелку жены металлическую лепешку[1]
. Однако подделка немедленно обнаружена.— Игрушечные лепешки? В твои-то годы! — восклицает она. — Да что с тобой? Тебе, видно, требуется осмотр у… гм… врача.
Олдис вскакивает со стула.
— Ага! Наконец ты выдала себя. Хотела сказать «у механика». Не так ли?
Жена встревожена.
— Дорогой мой, да ты, кажется, вообразил, что я робот или что-то в этом духе? Ну, знаешь, если так будет продолжаться, тебя придется положить в психиатрическую клинику.