Журнал ''ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ''. Сборник фантастики 1978-1979

— Это корректная рабочая гипотеза. Не правда ли? Причем скажи, не годится ли она и для человека?

— Как? Я положительно тебя не понимаю! Значит, мы все, по-твоему, элементарные частицы, вообразившие себя людьми!

— А почему бы и нет? Для процессов в мозгу характерна крайняя неустойчивость. Совсем не исключено, что их течение в каждый момент определяется Поведением одного-единственного электрона. Возможно, на его психическое начало как-то накладывается то, что происходит в организме. В результате он оказывается наделенным сознанием, тождественным нашему собственному.

Мое сознание сейчас — это сознание какого-то одного электрона в моем мозгу (а в следующий момент, быть может, другого). Говоря неформально, я сейчас — это электрон. Я хочу поднять руку, но в действительности я только перескакиваю в атоме с орбиты на орбиту. Но это перескакивание кладет начало лавине процессов, которые действительно завершаются поднятием руки.

С этими словами Глухарев поднял руку.

— Ну и как, по этой странной теории, можно создать чувствующую машину?

— Нет, невозможно! — решительно сказал Глухарев — Это все лишь «перерабатывающие информацию», а не чувствующие машины.

— Но природа создать таковые как то сумела!

То есть, если ты такую машину построишь машину, в которой процессы гак истончаются, что на каком-то шаге зависят от одного электрона, и все в машине проецируется как-то на психическое начало этого электрона, то такая машина может чувствовать…

Однако все его доводы казались Зенину неубедительными. Они вызывали скорее его досаду, чем уважение. Все же Зенин не отказывался говорить об этом предмете и обсуждал его с Глухаревым в течение многих дней полета на Землю.

Звездолет вернулся на Землю 16 январи 2492 года. Я не буду говорить здесь о важности добытых им сведений. Упомяну лишь, что одно только изучение «трубчатых камней» положило начало двум новым химическим дисциплинам. Их практические приложения неисчислимы. Что касается «одноэлектронной теории сознания», то судьба ее неопределенна. Впрочем, на мой взгляд, научная теория может иметь иное, менее осязаемое, но ничуть не менее важное «практическое значение» Она может побудить нас по новому взглянуть на вещи, по новому мыслить о явлениях, быть может, принадлежащих совсем иной области знания. И в ней получать результаты, недоступные прежде.

Айзек Азимов

_{ТМ 1978 № 12}

В марте 1939 года в возрасте девятнадцати лет Айзек Азимов опубликовал в «Удивительных историях» свой первый рассказ «Покинутые на Весте»» который, как ныне уверяет американская пресса, имел непосредственное отношение и зарождению совместной советско-американской программы «Союз»-«Аполлон». Тогда же он написал свой первый рассказ о роботах.

Его талант высоко оценил признанный лидер американской научной фантастики — двадцатидевятилетиий Джон Кемпбелл, который не только напечатал в своем популярнейшем журнале «Поразительная научная фантастика» несколько произведений начинающего, но уже вполне зрелого по мыслям и мастерству автора, но и подарил Азимову некоторые свои идеи для дальнейшей литературной разработки, в том числе известные «три закона роботехники».

В июне того же 1939 года Азимов получил диплом химика, а через два года ученую степень. Таким образом, литературные и научные успехи шли у него рука об руку с самого начала…

В произведениях Айзека Азимова центр тяжести обычно лежит не в борьбе с природными стихиями и сюрпризами, а в конфликте человека с человеком, людей с людьми. Не действия, приключения и космические чудища, а социальная психология интересует писателя в первую очередь.