Журнал Виктора Франкенштейна

— И все это до того странно. Прежде он ни разу не упоминал об этой истории с двойником. Некая сила пытается овладеть его разумом. У него кружится голова — от тревоги, от какого-то страха. Или, возможно, предчувствия.

— Своей судьбы?

— Да, именно так.

Тут я понял: она боится его ранней смерти — она полагает, что странное поведение Биши объясняется предчувствием собственной кончины. Иначе с чего бы ему так интересоваться спиритическими сеансами, привидениями и рассказами о них? Я попытался ее разубедить.

— Дело наверняка в том, что его возбуждают путешествия, — сказал я ей. — А если говорить точнее, общество Байрона. Биши никогда прежде не доводилось жить в такой близости к другому поэту. Это не может на него не влиять.

— Вы так думаете? Хотелось бы мне, чтобы это оказалось правдой.

— Он тонко устроен, Мэри. Одно легкое прикосновение…

— Да, я знаю. Но есть тут и нечто еще. Помимо прочего, я страшусь катастрофы! За последние месяцы мне доводилось испытывать сильнейшие беспокойства и дурные предчувствия. Не раз я думала, что с нами вот-вот произойдет несчастье.

— Не говорите так. — Я положил ладонь на ее руку. — Я тоже заметил перемену в нем. Но вы, как мне кажется, ошибаетесь. Это не страх. Это разочарование. Неудовлетворенное желание. Он полагает себя хорошим поэтом…

— Великим.

— С этим я согласен. Однако сочинения его известны весьма немногим. Ему некого приводить в восторг — у него нет публики. Покамест нет. Немудрено, что в обществе Байрона, чьи книги продаются тысячами, он испытывает неловкость, что у него случаются припадки нелепого поведения. Другого и ожидать нельзя.

— Я думала об этом. Но ведь Биши обладает возвышенным темпераментом. Он весь — огонь и воздух. В нем нет ничего земного. Ни капли зависти.

— Я не об этом говорю. Я знаю, что он человек независтливый. Дело, однако же, вот в чем: его слова остаются без ответа. Он пишет о любви и свободе, а его никто не слышит. Нетрудно понять, что это — положение, когда тебя понимают столь немногие, — не может не бередить ран.

— Да, я и сама это понимаю. Вероятно, вы правы, Виктор. Дружба с Байроном ему, возможно, во вред. Его светлость совершенно не дает себе труда задуматься надо многими вещами. Вы разве не замечали? С Полидори он обращается как со слугой. И это вызывает у Полидори обиду — горькую обиду. Не удивлюсь, если они скоро расстанутся.

— А что же вы с Биши?

Мои слова, казалось, привели ее в ужас.

— Мы не собираемся расставаться!

— Нет, я о другом: куда вы теперь поедете? Коль скоро жизнь на вилле вам не по душе.

— Разговоры идут об Италии. Ах, Виктор, я так устала от путешествий! Я мечтаю об Англии. Я мечтаю о семейной жизни, о том, чтобы поселиться вместе с Биши и с отцом в каком-нибудь домике в Кэмдене — этого было бы достаточно. — Внезапно среди деревьев что-то зашевелилось, зашуршало в палой листве. Поднявшись, она вгляделась в тьму: — Ненавижу крыс. Не вернуться ли нам в дом?

На следующее утро я покинул их. Мы с Фредом поехали в нанятом экипаже в Шамони — в деревню, лежащую высоко среди гор. Мы смотрели на скалы и ледники, мы взбирались на перевалы. Я показал Фреду огромный водопад.

— Видишь, — сказал я ему, — как его сдувает со скал ветром? Мелкие брызги падающей воды проносятся на фоне горы подобно дымке.

— Вижу, сэр. На пожарный насос похоже.

Мы проехали по долине Арва, от Боннвилля до Серво, где в реку с грохотом низвергались водопады. Фред глядел на это, не выказывая удивления. Вершины гор прятались в облаках, но случалось, пики их виднелись в небе, словно памятники, высеченные племенем гигантов до Всемирного потопа.

— Представь себе, каково стоять там, — сказал я Фреду. — Представь себе, каково смотреть с вершин в бездну.

— Я так думаю, мистер Франкенштейн, что лучше не надо. А то вниз никогда уж не сойти будет.

— В тебе, Фред, нет поэзии.

— Ежели от нее по горам лазить начинаешь, так мне, сэр, без нее только лучше.

После двухдневного путешествия мы прибыли в наш старый дом в Шамони. Он был заперт на замки и засовы — об этом позаботился сторож, старик Эжен. Мне, однако, удалось поднять его многократным стуком в двери и окна. Увидав меня, прибывшего без предупреждения после столь долгого отсутствия, он был поражен и начал рассеянно говорить о желании моего отца, чтобы в один прекрасный день я опять поселился тут.

— Это дело будущего, — сказал я ему. — Что до настоящего, не мог бы ты постелить постели? Мальчишка мой будет спать на твоей половине.