Журнал Виктора Франкенштейна

Результат опыта меня глубоко поразил, и следующие несколько минут я слонялся по мастерской в состоянии лихорадочного возбуждения. Кто и как породил эти слова? Их явно произвел на свет я сам неким скрытым от себя образом. Но ведь прежде я ни разу не произносил их — насколько мне было известно, я никогда не помышлял о них даже во сне. Что за потайной голос проявился под влиянием электрического потока? Я стукнул кулаком по деревянному столику подле кресел, и он моментально разлетелся в щепки. Казалось, я обрел некий свежий запас сил. Подойдя к деревянной двери, разделявшей две комнаты мастерской, я стукнул по одной из досок и с чрезвычайной легкостью сломал ее. С интересом осмотрев свою руку, я увидел, что она совершенно не пострадала от этих усилий. Я испытал ее силу на лестнице чугунного литья, ведшей вниз, в подвал, и тут же осознал, что в руке кроется неимоверная мощь. Электрический поток сделал ее неизмеримо сильнее, и теперь я способен был согнуть в кулаке железную полосу. Другая моя рука сохранила обычную свою силу.

— Надо следить за тем, чтобы не пожимать никому рук, — произнес я вслух.

То была новая энергия, воздействие которой было непредсказуемо. Решись я пропустить электричество через все свое тело целиком, я переродился бы в новое существо, обладающее огромной силой. Что же будет с молодым человеком, который вскорости окажется в мастерской? Обретет ли и он сверхъестественную мощь?

Должен признаться, я испытал некое облегчение, когда моя рука постепенно возвратилась в привычное свое состояние; этому, однако, предшествовала болезненная судорога, длившаяся несколько минут и принесшая мне жуткие страдания. Я не мог ни напрячь, ни вытянуть руку; вместо того я положил ее на стол и принялся дожидаться, пока это пройдет. Наконец боль утихла. Я проверил пальцы и ладонь на воздействие раздражителей и обнаружил, что они реагируют как обычно и не сделались много сильнее. Мне, разумеется, не хотелось причинять боль моему субъекту, но я знал, что долго длиться она не будет, и это меня утешило. К тому же у мертвых реакции наверняка отличны от реакций живых.

Спустя неделю после этого эксперимента, вышедши на причал, я сделался свидетелем лондонской грозы. Воистину, то была зимняя сказка: сильные раскаты грома эхом отдавались в расселинах и пещерах улиц, а вспышка молнии осветила шпили церквей и купол собора Святого Павла. Зрелище ужасного и величественного в природе всегда приводило мой разум в мрачное состояние, теперь же, когда явления природы столь тесно переплелись с местом обитания людей, — в особенности. В таких случаях все становится единой жизнью. Задумчивость мою прервало появление небольшой лодки, направлявшейся к пристани. Видя, как сильное волнение и начинающийся отлив гонят ее по воде, я опасался за безопасность ее одинокого кормчего. Однако он, судя по всему, был умелым гребцом. Когда он приблизился к берегу, я увидел, что это Лейн.

— В ненастную ночь вы пожаловали, — сказал я ему, помогая укрепить канат на причальном столбе.

— В жизни такой ночи не видывал. Меня Бутройд послал.

У меня сложилось впечатление, что приказам Бутройда следовало подчиняться.

— Что случилось?

— Ничего. Парню недолго осталось. Либо завтра, либо следующей ночью. Готовьтесь — тело мы вам доставим.

Попросивши у меня фляжку с бренди, каковую я ему охотно дал, он выпил половину, прежде чем пуститься в обратный путь. Вспышки молнии словно провожали его на воду, но вскоре фигура его скрылась из виду за пеленою дождя.

Новость о том, что Джеку хуже, целиком завладела моими мыслями. Его доставят ко мне спустя час после смерти, свежим, будто он всего лишь заснул, и я смогу восстановить его естественное тепло и движения. Я разбужу его. Размышления мои не простирались далее, нежели этот первый момент воскрешения, но тут взору моему начали представляться картины его удивления и благодарности за то, что его вернули к жизни. Я взялся за работу в мастерской — необходимо было все подготовить к важнейшему моменту, когда пущен будет электрический разряд. Должно быть, не менее тысячи раз выходил я на пристань, не страшась ветра и дождя, и высматривал воскресителей с их грузом. Я прождал всю ночь напролет — о сне нечего было и думать. С приходом рассвета дождь прекратился. Вокруг было покойно и тихо. Мне опять стало слышно, как Темза бьется о деревянные жерди причала. Тут до меня донесся новый звук — звук плещущихся в воде весел. Я вскочил с кресел и, выбежав наружу, увидал, что Бутройд с Миллером быстро гребут к берегу. Лейн стоял на носу со швартовым канатом в руках, а позади него в лодке кто-то лежал. Это был он. Вместо того чтобы сунуть его в мешок, они аккуратно положили его на корму: одна рука свешивалась за борт, ладонь волочилась по воде.

Пока Лейн привязывал лодку, я не в силах был отвести глаз от тела. Бутройд с Миллером, выскочив наружу, опустились на колени, чтобы перетащить его на причал.

— Осторожнее, ради него, — пробормотал я.

— Всего час как помер, — сказал Бутройд. — Чистенький и свеженький, как заказывали.