Журнал «Вокруг Света» №01 за 1967 год

Когда за день до выхода в рейс Владимир Антонович пришел на судно, поговаривали, что он капитан старой школы, человек суровый, к нему трудно будет привыкнуть, что он признает только работу и не простит ни малейшей оплошности. Все двенадцать дней капитан ходил по судну, изучал его, проверял работу вахтенных. При встрече с капитаном иные робели, замыкались. В его манере молчаливо наблюдать за людьми было нечто такое, что невольно заставляло подтягиваться.

В бухте Провидения уже чувствовалась близость Арктики: небольшие льдины, холодный воздух, иной цвет моря. Караван из семи судов во главе с ледоколом «Москва» через десять минут должен сняться с якоря.

Прошло двадцать минут.

Капитан ходит по мостику, нервничает, смотрит в бинокль на огибающую бухту дорогу. Команда давно уже заняла свои места, отданы все концы, кроме кормового. С флагмана в радиотелефон один и тот же голос беспокойно и громко опрашивает:

— «Готский», «Готский», я «Москва», что вас держит? Что держит? Прием.

Капитан продолжает смотреть на берег. Теперь нервничает старпом.

Весь караван, кроме «Готского», уже выходит из бухты.

— ...что держит? — не унимается голос.

— Якорь держит! — посмотрев на капитана, резко говорит старпом и, повесив микрофон, уходит в штурманскую...

— При-е-хал!

Того, кто приехал, ждет всё судно.

Матрос Жуков, хлопнув дверцей грузовика, на ходу кивнул шоферу и взбежал по трапу. Издали, худой и длинный, он был похож на мима, а в его манере двигаться были изящество и выразительность.

— На баке, вира якоря, — понеслось из палубных динамиков.

— На корме, отдать последний...

Увеличивающееся расстояние между судном и берегом постепенно сужает дорогу, опоясывающую бухту, уменьшает до размеров игрушечных залы

ленные машины, серые дома, разноцветные портальные краны: желтые, красные, ярко-зеленые. Горы, которые защищают бухту от ветров, — в синей дымке, а над их вершинами плывут тяжелые облака. И едва мы вышли из-под прикрытия гор, как ветер рванул эти серые облака и швырнул в наши свежевыбритые лица мелкие холодные капли. Все судно вмиг покрылось этой легкой моросью.

Приближается Арктика. Что-то ждет впереди? Многие впервые идут на Север. Во льдах все может случиться. И как говорит боцман: «Надо быть на стреме». В прошлом году караван судов пробился к Певеку, но пролив Лонга обложило таким льдом, что возвращаться во Владивосток пришлось кружным путем: через северные моря, Атлантику, экваториальные воды, Индийский океан. «Так что все, ребята, работаем», — говорит боцман.

Я спустился с мостика по внутреннему тралу и пошел в столовую — взглянуть на новое расписание. В столовой две буфетчицы и пятеро матросов во главе с судовым врачом Таней занимаются изготовлением пельменей.

— А почему этим занимаетесь вы? — спросил я.

— Потому, — получил я ответ, — потому что накормить всех пельменями — это значит, для каждого надо слепить не менее пятнадцати штук. Нас — шестьдесят человек. Всего девятьсот. И вот Мы, — говоривший, молодой матрос, взглянул на Таню, — мы пришли помочь.

В открытой двери появился Жуков, почему-то остриженный наголо. Он саркастически улыбнулся и пропел:

А что касается меня,

То я опять гляжу на вас,

А вы глядите на него,

А он глядит в пространство.

И исчез.

Неловкая пауза. Все сосредоточенно сворачивают пельмени.

— Веселится Жуков. Ну ничего, всыпят ему — поскучнеет, — сказал кто-то. Помолчали. И тут из динамика голос:

— Матросу Жукову подняться в рубку. Повторяю: матросу Жукову подняться в рубку.

Дверь рубки открывается, и, широко улыбаясь, входит Жуков; от сильного порыва ветра дверь резко захлопывается. Жуков, поймав взгляд капитана, застыл на месте, вытянул руки по швам, потом вдруг покраснел, в голубых глазах — растерянность.

Старпом вопросительно смотрит на капитана. Жуков здесь, можно и поговорить. Но капитан даже не взглянул в его сторону. Стрелки часов в рубке показывали 20.00, Жуков подошел к рулевому и, посмотрев на капитана, спросил:

— Разрешите сменить? Капитан молча кивнул.

— Курс норд, — сказал рулевой.

— Курс норд принял, — сказал Жуков и встал за штурвал. Старпом еще раз посмотрел на капитана, удивленно пожал плечами и вышел.

Впереди виден грязный горизонт и больше ничего. Нос корабля плавно опускается на волне и так же плавно и медленно возвращается в прежнее положение.

Насколько я стал угадывать метеорологическую обстановку, не знаю, но мне показалось, что капитана сейчас тревожит многое: появление льда, рваные облака и солнце, которое медленно опускается в тучу. Прямо по носу, на льдине, показалась нерпа; увидев нас, она вытянула ласты, посмотрела, затем соскользнула в трещину.

В рубку поспешно вошел второй механик. Он казался мне самым тихим человеком на судне. Бледное лицо с тонкой кожей, черные спадающие на лоб волосы.

— Аполлон Янович, — обратился к главмеху, — с третьим дизелем что-то.

Вместе с главмехом они ушли. Через некоторое время главмех вернулся:

— Владимир Антонович, надо будет остановить третий дизель.

— Это долго?

— Часа два-три. А потом смоле часов семь-восемь сохнуть.

— Делайте... Но как можно быстрее. Скоро лед. Очень скоро.