Журнал «Вокруг Света» №01 за 1984 год

Если бы тогда можно было, как и теперь, подняться по крутым лесенкам к куполу собора, то в темном, затаившемся от фашистов городе даже зоркий глаз не сразу бы заметил движение. Пустые глазницы окон (стекла вылетали от близких разрывов) дышали бедой, стояли занесенные снегом троллейбусы, неуверенно пробирались сквозь сугробы закутанные темные фигурки людей. Кто тащил на санках ведра с водой из невских обледенелых прорубей, кто исполнял последний долг перед близкими, тянул из последних сил сани...

На рытье траншей, на улицах города было так же опасно, как и на передовой. Обстрел мог продолжаться по 18 часов подряд: вражеская артиллерия в отдельные дни выпускала по полторы тысячи снарядов. Гитлеровцы разглядывали в цейсовские окуляры Ленинград и назначали сроки победного парада на Дворцовой площади. Праздничное пиршество намечалось устроить в гостинице «Астория», которая и сейчас стоит у Исаакиевского собора. Только фашистский банкет не состоялся...

Город оборонялся.

Женщины и подростки тушили «зажигалки», ремонтировали танки, пришедшие с фронта, собирали новые танки и пушки, готовили снаряды к ним; поэты читали стихи, художники писали картины, архитекторы проектировали в смертельные блокадные дни арку Победы, а композиторы сочиняли музыку.

На сумрачных стенах домов тогда и появились афиши об исполнении Седьмой симфонии Шостаковича. В конце афиши стояла скупая пометка: «В первый раз». Начался концерт спокойно, но уже к антракту над городом, над филармонией развернулась артиллерийская дуэль. Концерт транслировался, его слушали немецкие солдаты, и гитлеровское командование отдало приказ обстрелять центр города. Ответили врагу заранее предупрежденные на этот случай батареи Балтийского флота, фортов Кронштадта. Дуэль переросла в оглушительную канонаду, потрясавшую здание филармонии. Но у дирижерского пульта вдохновенно взлетала палочка Карла Элиасберга, он стоял перед оркестром, как всегда, в неизменном черном фраке с накрахмаленной манишкой. Ни у одного скрипача не дрогнул в руках смычок, никто не ушел со своей передовой. Недаром эту симфонию назвали «Ленинградской».

Тогда не было рядом с филармонией памятника Пушкину, у которого теперь собирается молодежь. В блокадные годы ленинградцы по старинке в день смерти Пушкина шли на Мойку. Нам рассказывали университетские преподаватели, как в зимнюю стужу брели к дому поэта истощенные люди. Шли, шепча тихо и упрямо сухими губами: «Красуйся, град Петров, и стой неколебимо, как Россия».

...Прохожу над Фонтанкой по Аничкову мосту. Спасенные бронзовые кони по-прежнему вздыбились на постаментах, рвутся на волю. Они были закопаны глубоко в землю. Поэтесса Ольга Берггольц говорила по не умолкавшему под обстрелами Ленинградскому радио, что страшно, когда памятники сходят с пьедесталов. Спасали памятники, хотя трудно было уберечь себя.

Иду по Невскому проспекту к Московскому вокзалу, чтобы на электричке добраться до Колпина. Каждый дом здесь напоминает о военных годах, вошедших в историю города Ленина. Вот и площадь Восстания, рядом вокзал, откуда сейчас так просто попасть на рубежи блокадного кольца — зеленого пояса Славы.

Мелькают станции, и вдруг новое название — «Ижорский завод». Раньше этой остановки не было — сильно за послевоенные годы разросся завод. Схожу на следующей станции. Прямо у вокзала раскинулся аккуратный сквер: клумбы цветов, тихие заводи прудов, в молчании сидят рыбаки на берегу. Ничто не напоминает о блокаде.

Дикие утки, вспугнутые мальчонкой, пролетели над головой. Я посмотрел им вслед и у склона железнодорожной насыпи заметил торчащую из зелени бетонную шапку. Плавно покачивается на ветке огненный кленовый лист, и рядом... серый дот — память военных лет.

...Вот и старая проходная Ижорского завода, около которой 21 июня 1941 года висело объявление, приглашающее на экскурсию к фонтанам Петродворца, а позже у проходной устанавливали пушку. Нет уже старой заводской трубы, израненной, пробитой насквозь вражескими снарядами,— в ней был устроен наблюдательный пункт.

Иду мимо монумента, воздвигнутого в честь стойких защитников колпинских рубежей, иду к Степану Варнавьевичу Сорокину, провоевавшему всю войну в рядах Ижорского батальона.

В моем блокноте записаны строки из «Правды» от 23 августа 1942 года: «Бесценный опыт обороны Севастополя, Колпина, Тулы, Москвы, Ленинграда и других городов должен быть использован широко, быстро и продуктивно». Меня поразило, что город Колпино был назван сразу после Севастополя.

В музее Ижорского завода узнал, что Сорокин собирал архив Ижорского батальона: 24 папки с записями истории боевого пути батальона, альбомы, воспоминания многих ветеранов.

...На столе груда бумаг — списки однополчан, письма, написанные от руки и напечатанные на машинке, а Сорокин достает все новые воспоминания артиллеристов, саперов, снайперов, комбата Водопьянова... Степан Варнавьевич читает вслух записи ижорцев, так читает, словно заново переживает те далекие, тяжкие и героические дни, когда уже в первые месяцы войны