14 октября стотысячная толпа провожала «малышку Пиаф» на кладбище Пер-Лашез. Власти никак не откликнулись на событие, церковь запретила отпевать Эдит как «безнравственную особу». Но парижан это ничуть не смутило: они хоронили свою любимицу, своего «воробушка». Тео Сарапо плакал и бросался на гроб, словно пытаясь и после смерти соединиться с любимой. Он ждал недолго — в 1970 году певец, чья известность быстро канула в Лету, погиб в автокатастрофе. А старый друг Пиаф Жан Кокто умер через несколько часов после нее, когда готовил речь, посвященную ее памяти. После Эдит дорогие ей люди один за другим уходили из жизни…
Наверное, она прожила бы дольше, если бы берегла себя и не доходила во всем до конца, до предела, за которым — гибель. Но тогда она не была бы той Эдит Пиаф, которую помнят и любят до сих пор. Ее судьба — плохой пример для подражания…
Но стоит лишь нажать кнопку магнитофона, как тут же все естество слушателя начинает растворяться в силе ее магического голоса, который живет во времени сам по себе, как огромный, сверкающий сгусток энергии, замешанный на безудержной страсти к жизни.
Баку желает вам счастья
Бакинские девицы: шарм, стиль, стать и норов
«Постсоветскому» человеку вообще, а россиянину в особенности, находиться в современном Баку психологически комфортно. Первую нашу ипостась бессознательно «греет» обилие признаков «старого доброго» прошлого, плакатного монументализма — вроде гигантских изображений обоих Алиевых, покойного президента и ныне здравствующего. С красочных панно они обращаются к своему народу с оптимистическими лозунгами. На зданиях, где еще остались гербы со звездочками и колосьями, идут работы по замене их на национальную символику. От всего этого мы уже немного отвыкли на родине. Но, естественно, так уж радоваться этому — в лучшем случае, потакать «стариковской» ностальгии, в худшем — просто глупо. А вот ощущать доброжелательное отношение к себе как к гостю из России — действительно приятно. Тем более что, согласитесь, нынче на свете не так уж много мест, где к нам относятся подобным образом.
Вот выйдешь на один из центральных проспектов — Гейдара Алиева или Азадлыг, или к Ичери-Шехер (Старому городу — древнему комплексу зданий, который, как утверждают историки, уникален), или на параллельные морскому берегу улицу Низами или проспект Нефтяников — с простой целью купить себе расческу для волос в киоске. Забыл, скажем, сунуть свою в карман, отправляясь в командировку. А из недр киоска пожилой продавец, расслышав твой сугубо среднерусский говор, вдруг восклицает: «Из России?!.. Да?.. Я считаю: Россия — самая великая страна! Все самое лучшее придумано в России!» Молчишь в ответ, конечно. Не станешь же ни спорить с этими тезисами, ни соглашаться... Но продавец, похоже, в психологические нюансы не желает вникать: «Что, неправда?!» И остается только смущенно улыбаться. Смущенно, но польщенно. И настроение твое, как сказал бы небезызвестный Евгений Гришковец, улучшается.
Бакинский ИчериШехер: крыши средневековой бани
И все, что ты видишь вокруг — и на по-советски просторных главных улицах, между матовых стен многочисленных небоскребов, и в лабиринтах старых восточных кварталов, где к домам примыкают огороды, а крыш иногда нет вовсе, — все это предстает в более радужном свете. Даже нефтяные вышки и качалки, расположенные порой в черте города (в частных дворах они обычно используются для «добычи» воды из колодца)… Удивительно, как часто эти сооружения тут встречаются. Создается впечатление, будто город в прямом смысле плавает в «черном золоте»...